Сципион, впрочем, не дал ему много времени на личные дела, ибо нужно было готовить войска к ночному выступлению так, чтобы наблюдатели с высоких крыш и башен Карфагена не заметили усиленного движения. Вся надежда на успешное проведение атаки заключалась в сохранении ее в тайне и во внезапности удара по неприятелю.
Кадмос охотно согласился, чтобы Кериза сопровождала его в ночном дежурстве на стенах, ибо служба эта была довольно скучной. Ничего не происходило, на подступах царила полная тишина, на стенах бодрствовали лишь немногочисленные часовые, но обходить их и следить за ними не входило в обязанности такого высокого командира, каким был Кадмос. Для этого хватало сотников, а Кадмос, лишь объявив, что он на стенах и в случае нужды его найдут на шестой башне, по сути, был свободен.
Ночь была пьянящая, тихая, полная ароматов, что доносились, верно, из садов Мегары, и назойливых трелей сверчков; она позволяла забыть о войне и тревогах. Поэтому Кадмос без колебаний велел часовым спуститься с башни на гребень стены и остался наедине с Керизой. Служба так мало оставляла им времени, так редки были возможности для тихого счастья вдвоем, что они жадно ловили этот миг. Радостью были нежные объятия, сердца, бьющиеся в одном ритме, общее ощущение ночи.
Луна выплыла на востоке, за их спинами, разгоняя мрак и серебря крыши и верхушки деревьев. От этого контраста тень, отбрасываемая стенами, казалась еще чернее. Она простиралась далеко на подступы, за край рва, но медленно сжималась и убывала.
Далекий римский вал уже можно было различить невооруженным глазом, хотя и раньше он обозначался неровной линией огней: то горели, как всегда, смоляные светильники, выдвинутые на шестах за ров. Один из этих огоньков, еще до появления луны, на миг погас, но быстро вспыхнул снова. Однако это было делом столь мелким и обычным, что никто не обратил на это внимания.
— Чудесно светит! — прошептал Кадмос, оборачиваясь к луне. — Говорят, в такие ночи богиня Танит видит все дела людские и особенно милостива.
— Значит, видит и нас.
— Видит и свой город! Правда, она милостива! О, Кериза, ведь теперь конец войны и впрямь близок! Когда наш флот выйдет в море, он сметет римский, перережет им подвоз, а мы с Карталоном ударим с двух сторон — и конец Сципиону! А другой армии у Рима сейчас нет.
— Да, я счастлива… О, любимый, спасение города — это начало нашей совместной жизни…
— Мы могли бы и сейчас использовать каждый миг…
— Нет, Кадмос! Твоя голова должна быть свободной, мысль — ясной! К тому же… к тому же я принесла эти несколько лет нашего счастья в жертву богине…
— И я! Но знаешь, это все же великая жертва!
— Богам нужно приносить то, что имеешь самого дорогого! — тихо прошептала девушка.
— Я знаю. И думаю, что… что, верно, такие жертвы, как наша, угоднее золота!
— Или крови! Ох, я всегда боюсь, что эти жертвы из детей — какая-то ошибка! Что это ведь…
— Чего тебе? — прервал ее Кадмос, резко обернувшись к солдату, который появился на площадке башни.
— Вождь, у онагра что-то сломалось. Невозможно натянуть…
— Ну, хорошо, хорошо, иду, посмотрю, что там опять.
Он весело повернулся к Керизе:
— Доброволец Кериза останется на страже. Следить за подступами. Вот тебе мой лук на всякий случай.
— Буду следить за подступами, вождь! — так же весело ответила девушка.
Когда Кадмос с солдатом исчезли в черной щели стены, где была лестница, она и впрямь обернулась и выглянула через бойницу на равнину.
Тень от стен уже заметно сократилась. Сперва взгляд притянул к себе тихий римский вал, потом какой-то камень, искрившийся в лунном свете, потом — купу кустов, один из которых был светлым на темном фоне. И лишь потом движение, скорее угаданное, чем увиденное, уже в полосе тени, у самого рва, заставило Керизу опустить взгляд и всмотреться пристальнее.
Да, не оставалось сомнений — там что-то двигалось. Медленно, осторожно ползя, что-то приближалось к краю рва. Что-то маленькое. Гиена? Нет, как бы она пробралась через римский лагерь и вал? Наверное, собака. Жрец Магдасан, мудрый человек, предупреждал, что среди бездомных, одичавших псов, бродящих между войсками, есть бешеные, которых следует убивать. Может, это как раз такой? А около полуночи на подступы, как обычно, выйдут патрули. Страшна смерть укушенного бешеной собакой! О, вот он остановился.
Взяв оставленный Кадмосом лук, она наложила стрелу. Целиться было трудно: наконечник стрелы отсвечивал в лунном сиянии, отчего казался большим и широким, а темное пятно на черном фоне таяло, расплывалось, почти исчезало. Вот оно замерло.