— Не торопись с этим, трибун. Каждую из этих пленниц уже насилуют целые толпы. Позволь нашим людям немного развлечься после такого боя. А вообще, вождь, не лучше ли было бы из этих пуниек создать лупанарий? Наши солдаты очень уж изголодались по женщинам.
— Пусть завоюют этот город, и у них их будет в избытке! Приказываю этих женщин обезглавить немедленно!
— Пленные! Есть пленные? — лихорадочно спрашивал Гасдрубал офицеров, прибывавших на вершину башни. Они сходились медленно, хмурые, сломленные.
— Их около двухсот! А могло быть несколько тысяч! — мрачно начал старый сотник, но вождь прервал его:
— Вести их в храм Молоха! На жертву! Умилостивить явный гнев бога! Пусть жрецы назначат день и требуют, чего захотят!
Кериза, вся в пятнах крови, еще с мечом в руке, протиснулась сквозь толпу офицеров. Она крикнула голосом, срывающимся от переутомления:
— Вождь! Меня послал Кадмос! Он умоляет… Еще можно… Если ударить всеми силами… Конницей!
— Он совсем обезумел! Отступать за ворота и закрывать! Немедленно закрывать!
Женщина овладела собой, глубоко вздохнула и отбросила волосы, падавшие на глаза. Она заговорила другим, непривычно грозным и спокойным тоном:
— Войско хочет знать, кто отдал приказ к отступлению! Еще мгновение, еще одно усилие, и римский строй был бы прорван!
— Я! — невольно ответил Гасдрубал и, сам того не заметив, начал оправдываться: — Триарии ударили! Понимаешь? Это была бы уже бойня, а не битва!
— Я знаю, что они ударили! Я сама убила двоих! Их длинные копья в толчее мало что значат!
— Ты не знаешь, что говоришь! Я спас тысячи, которые пали бы в этом бою!
Кериза смотрела страшным взглядом на побледневшего, потрясенного вождя. Она медленно проговорила:
— Я не скажу этого войску! Я скажу, что стражник ошибся! Что его уже нет в живых! Не может войско и народ проклинать вождя! Ибо ты, может, и спас сегодня жизнь тысячам, вождь, но как бы не оказалось, что ты обрек на гибель весь город! Этого не исправит жертва из римских пленных!
— Эта женщина сошла с ума! — ревностно выкрикнул кто-то из офицеров. — Дозволь, вождь, наказать ее примерно!
Но Гасдрубал лишь отвернулся и, мрачно задумавшись, двинулся к лестнице.
47
— Разве нельзя было сражаться дальше? — тихо спросила Элиссар, когда Гасдрубал, тяжело дыша, словно каждый вздох был стоном, прервал свой рассказ.
— Но я не приказывал сражаться! Это было безумие! Понимаешь? Сципион хотел напугать народ, а вызвал взрыв ярости! Это не было битвой!
— Но народ все же бросился на римлян?
— Это Кадмос! Он самовольно приказал открыть ворота, вооружил толпу и увлек ее за собой. За меньшее уже распинали непокорных командиров! А эта его девка, Кериза, дерзкая и… и…
Элиссар положила ладонь на сжатую в кулак руку мужа.
— Дорогой мой, я знаю эту девушку. Дерзкая? Это последнее, в чем ее можно упрекнуть. Она, должно быть, страшно переживает поражение!
— Она спрашивала о виновном! Понимаешь? Осмелилась спрашивать о виновном! При многих людях! Этот плебс уже слишком много себе позволяет!
Элиссар, пытаясь успокоить взбудораженного мужа, вернулась к первому вопросу:
— Ты говорил, что народ ударил по римлянам. А войско?
— Часть тоже пошла. Без приказа, без всякого порядка! Вот что значит создавать армию из добровольцев! Никогда не знаешь, что им взбредет в голову!
— А остальные? — прервала его Элиссар.
— Остальных я удержал!
— Почему? Клянусь бессмертной Танит, почему? Разве нельзя было воспользоваться этим моментом? Ударить, когда народ…
Гасдрубал, который по пути от стен до дворца сотни раз задавал себе этот вопрос и мучился неуверенностью, а вернее, все сильнее ощущаемым сознанием совершенной ошибки, — взорвался гневом, прикрывая им свою растерянность.
— Как легко говорить! Мы ведь уже раз атаковали, и что? А римляне теперь значительно сильнее!
— Но теперь выступил народ! Ты говорил, что тысячи…
— Да! Женщины, подростки! Разве это сила? Надо было видеть, как они с воплями бежали, топча друг друга и борясь за место!
— Когда ты приказал трубить отступление!
— Нет! — возразил Гасдрубал, которому это внезапно придуманное объяснение на миг вернуло спокойствие. — Нет! Сначала они начали отступать, а я лишь приказал отозвать те отряды, что сражались, чтобы они не погибли…
Он умолк. Он не признавал уверток и лжи, особенно перед Элиссар. В этом было что-то грязное. О, если бы боги даровали, чтобы все было так, как он сказал! Чтобы была хоть тень уверенности, что так могло быть! Но нет! Сигнал был дан, когда сражающиеся рвались вперед!