От круглого острова посреди Котона, что казался одним великолепным букетом, отчалил челн и, подгоняемый тремя парами весел, быстро заскользил по воде. Он направлялся прямо к тому месту, где стоял Гасдрубал. Вождь удивился, узнав в челне тучный, бесформенный силуэт бывшего командующего флотом, Санхуниатона. Эонос не захотел занимать великолепный, уединенный дворец адмирала на острове, и старый вождь остался в своей прежней резиденции, нетронутый, но презираемый, как ненужный хлам. В утешение ему остались запасы вина.
Теперь он пыхтел, кое-как выбираясь на берег. Гневным жестом он велел гребцам отчалить и лишь потом повернулся к Гасдрубалу. Они были даже в родстве и до несчастной войны с Масиниссой жили почти в дружбе.
— Я принес Мелькарту щедрые дары, и он тотчас помог мне, — пыхтел толстяк. — Сижу я у себя, смотрю, что творится, думаю и думаю! И вот — придумал! Ну, я толст, и идти к тебе мне тяжело, так что я все откладывал, а тут мне говорят, что великий Гасдрубал по порту ходит! Да еще и один! Ну, я в челн — и успел!
— Я слушаю тебя, Санхуниатон. Следовало послать за мной, если дело важное!
— А кто я теперь такой, чтобы слать за великим вождем? Я даже не знаю, как тебя величать? Суффет, диктатор, а может, мелек?
— Ах, оставь! Говори лучше, в чем дело!
Моряк огляделся и, хотя поблизости никого не было, понизил голос. Они стояли там, где стены подходили всего на каких-то сорок шагов к набережным военного порта. С другой стороны море омывало почти самое основание стен, и с места, где они находились, был отчетливо слышен плеск волны, разбивавшейся о песок.
— Сципион запер нас в порту, а?
Гасдрубал мрачно кивнул.
— Словно рыбы в садке, а? Только рыбы выбраться не могут, а мы можем!
— Можем? Как это понимать, Санхуниатон? Я не вижу…
— Слишком много у тебя на голове! А у меня… что ж, у меня на голове ничего нет, кроме разве что венка, который я надеваю, когда мне подают кувшин фалернского! Ибо вину нужно воздавать должное почтение! Вот я и сижу, пью и думаю. Этот Сципион придумал штуку, надо ему отдать должное! Так и мы придумаем! Он нас запер, а мы выплывем!
— Как? Куда?
— А вот здесь! — Санхуниатон указал на стену.
— Как это, через землю и стену?
— Ну, точнее — под стеной! А земля… да тут ведь узко! Прокопать можно!
— Но стена! Человек, стена!
— Я все обдумал! С галер снять мачты, срубить эти высокие носы, все, что торчит и мешает. А в стене пробить нишу, до самого последнего, внешнего слоя камней. С моря никто не заметит! Когда ров будет готов, выломать остаток — и море открыто! А римский флот стоит себе спокойно, не остерегается, ведь Карфаген заперт! Если этот твой Эонос не сметет его одним ударом, то он дурак, а тот, кто его назначил, — тоже осел.
Гасдрубал, нахмурившись, смотрел на узкую полоску земли, на мощные, но одинарные со стороны моря оборонительные стены. Внезапно он радостно рассмеялся.
— Клянусь Танит и всеми богами, ты прав! Это можно сделать! Ночью выломаем остатки камней, прокопаем песок перед стенами и на рассвете ударим внезапно! А потом… потом ни один корабль не проскользнет с Сицилии в Утику и лагерь Сципиона! Мы заморим их голодом и передушим, как щенят шакала! Санхуниатон, город будет обязан тебе спасением! Говори, чего хочешь?
— Я? Сейчас — лишь покоя и вина! Но потом, когда ты победишь, потом — да, у меня будет просьба! Дашь мне галеры три-четыре, людей, припасы, все. Хотелось бы перед смертью еще поплавать по морям. Просто так, куда захочется!
— Сколько только пожелаешь! Даю тебе мое слово! Боги, Сципион, верно, обезумеет! Я спешу! Нужно немедленно браться за дело!
— И помни об осторожности! Оцепи город так, чтобы и птица не вылетела! Потому что если римляне заметят, все будет кончено!
— Да, это очевидно! Еще раз благодарю тебя, Санхуниатон! Примешь от меня пару кувшинов греческого вина? С Хиоса?
— Хе-хе, конечно приму, и с благодарным сердцем! С Хиоса, говоришь? Похоже на мое любимое фалернское! Присылай, присылай!
Гасдрубал приказал обставить стены вдоль Мегары самыми верными людьми — римскими перебежчиками из легиона Кадмоса; море стерег Эонос, тройные стены над мысом — Баалханно.
Нигде не было замечено никаких попыток пробраться или подать какие-либо знаки.
И хотя весь город знал о том, что готовится, хотя каждый день толпы добровольцев являлись на работы, — никакая весть не просочилась за стены.
Однако были римляне, которые знали обо всем, — римские пленники, прикованные к веслам на галерах нового флота. Чтобы облегчить работы по пробивке нового выхода из порта, все пятьдесят галер оттащили в одно место и поставили плотно друг к другу. И пока на палубах кипела лихорадочная работа по переоборудованию галер, чтобы они могли как можно легче пройти через готовящийся пролом, но при этом не утратили своей боеспособности, внизу, на скамьях гребцов, разносился горячий шепот, шли сговоры, произносились клятвы. В тихие ночи шепот, брошенный в отверстие для весла, словно сонный вздох, был слышен на соседней галере и облетал весь флот.