— Я глубоко верю, что ты ошибаешься. И пусть Танит пошлет нам испытание, чтобы эти скрытые силы смогли проявиться.
— Лишь бы испытание не было слишком тяжким. Давай о другом. Так ты пойдешь на этот большой прием к Сихарбу? Это необходимо. Я немедля отправляюсь к армии, а ты иди, ты ведь знаешь, что и как говорить. Не выказывай ни малейшей тревоги.
— Да.
— И постарайся выведать, сколько сторонников у Абибаала. Пронумидийская партия сегодня для меня опаснее всего. Если она возьмет верх, я не получу ни единого шекеля, ни единого солдата.
— Я понимаю. Но ты, дорогой мой, тебе и вправду нужно ехать? Ты не спал всю ночь, ты так устал, наши сыновья так обрадовались, увидев отца…
Она осеклась, коснулась рукой волос и поспешно проговорила на пунийском:
— Спасибо, Кериза. Превосходно. Можешь идти.
Выходя из туалетной комнаты, Кериза еще услышала:
— Увы, я должен ехать. Я оставлю Карталона в долине Баграда, а сам возьму конницу и двинусь… Я могу понадобиться в любую минуту. А если будет уже поздно, то я хотя бы займу священную гору кеугитанов под Лептисом. Я не пропущу там никого, даже если на меня ринутся все слоны мира!
Кериза вышла из дворца спокойно, но на улице почти побежала. Она замедлила шаг лишь на оживленных улочках своего квартала, но в мастерскую отца влетела запыхавшаяся, с пылающим лицом. Макасс прервал работу и весело обратился к дочери:
— Знаешь, добрая весть! Тот Галеш, богатый винодел, что заказал стелу для могилы своего отца Бокху, передумал и пришел ко мне. Хочет, чтобы было красиво, так что заплатит хорошо. А поскольку ему спешно, заплатит еще лучше. И за ту мурену я тоже получил славные деньги, не в обиде. Что это за затея — продавать наш завтрак богачам? Затея хорошая, но странная.
Лишь мгновение спустя он заметил выражение лица дочери и встревоженно умолк.
— Что с тобой, Кериза? Что-то случилось?
— Нет-нет! Со мной ничего! Мне просто нужно немедленно увидеть Кадмоса! Я должна его найти… Боюсь, я не успею приготовить тебе обед, отец.
— Всеми богами клянусь, что стряслось?
Но ответа он уже не получил — Кериза выбежала вон.
Однако она опоздала и в сумерках вернулась домой такая усталая, что даже не чувствовала голода. Она была подавлена и близка к отчаянию.
Отца она застала в добром расположении духа, отдыхающим при свете прекрасно вычищенной алебастровой лампы. Это была одна из немногих ценных вещей в их доме, и зажигали ее редко, лишь в торжественные минуты. В тот день этот свет и довольное лицо отца так не вязались с настроением Керизы, что она почти фыркнула:
— Что за праздник? Кто это так вычистил лампу?
— А кто же еще, как не Стратоника? И обед мне приготовила, пока ты носилась к своему Кадмосу, и прибралась…
В другой день Кериза непременно отреагировала бы на слова отца. Эта Стратоника, массажистка, пользовавшаяся спросом у дам из знатных родов, особенно у жриц, жила поблизости и в последнее время что-то слишком уж зачастила не то в мастерскую Макасса, не то прямо к ним в жилище. Этибель со смехом предупреждала, что, похоже, Макасс скоро приведет в дом вторую жену. Смеялся и Мафо, мол, это и к лучшему, ведь Кериза не уживется с мачехой, как это обычно бывает, и выберет себе наконец мужа. А значит, у молодых будет больше шансов и надежд.
Но сегодня Кериза словно и не слышала слов отца. Она тяжело опустилась на скамью и лишь через мгновение прошептала:
— Кадмоса нет. В полдень он отплыл на галере Абдмелькарта.
— О, уже отплыл? — удивился Макасс, но в его голосе прозвучало одобрение. — Послушал моего совета и поторопился.
— Да? Это ты, отец, уговорил его? Тогда, боюсь, тебе и придется высекать машебот для Кадмоса. Если он… если он не останется на дне морском…
— Да что ты! Глупости городишь! Кадмос не дитя и не впервые выходит в море. А до Керкины не так уж далеко. Вернутся через неделю.
Тут Кериза, не в силах больше сдерживаться, разразилась отчаянным плачем и принялась рассказывать отцу все. То как взрослая, все понимающая женщина, то как влюбленная, дрожащая за своего избранника, то почти как дитя, жалующееся на обиду, которую не в силах постичь.
Макасс слушал молча, не перебивая. Лишь раз он повернул голову, когда на лестнице скрипнули чьи-то шаги, но тут же успокоился. Прохожий не остановился, не подслушивал, да и к тому же плотная занавесь на двери приглушала голоса.