Даже кнуты надсмотрщиков в это время свистели над гребцами не так часто, как обычно, словно экипажи, заранее уверенные в победе, дали поблажку и рабам.
День, назначенный для вылазки, был указан предзнаменованием в храме Молоха — восьмой день месяца Сиван. Предсказание на этот день было благоприятным, божество милостиво приняло жертву из десяти военнопленных, и верховный жрец решительно настаивал на этом дне как на самом лучшем.
Жрецы Мелькарта тут же выступили с возражениями. Да, восьмой день месяца Сиван хорош! Но только восьмой! Седьмой — очень плох, а девятый и вовсе сулит несчастья. А как определить день великого замысла? Чтобы ударить на рассвете, неожиданно, нужно начать крошить последний слой камней в проломе уже к вечеру. Перетаскивание галер через узкий ров и пролом тоже займет много времени, начать нужно до полуночи. Так будет ли началом операции момент удара или момент выхода в море первого корабля? А это наверняка произойдет еще седьмого дня месяца, а этот день плох, плох, плох!
Два хороших дня подряд будут лишь в середине месяца, так что поход следует отложить.
Жрецы Молоха горячо возражали, доказывая правоту своих предсказаний, пока Гасдрубал не прервал спор. Началом действия будет удар по римскому флоту, а он произойдет восьмого дня месяца Сиван, в день благоприятный. Что до остального, пусть жрецы приносят какие хотят жертвы, пусть возносят молитвы всем богам, это их дело. Он, Гасдрубал, своего решения уже не изменит!
— Я боюсь! — с тревогой выслушала Элиссар признания мужа. — Я боюсь! Этот Сихакар… ты ведь знаешь его! А жрецы Мелькарта, хоть и не так учены, все же честны!
— Но они сходятся в одном: завтрашний день хорош! Значит, завтра мы ударим! Послезавтра предзнаменования могут быть наихудшими, но это нас уже не будет волновать! К тому времени все будет кончено! О, Элиссар, подумай: мы сметем римский флот, отрежем Сципиона с его армией! Победа! Наверняка победа! У Рима нет другой армии, которую он мог бы прислать на помощь! Все силы в Македонии и в Иберии! Сейчас — лучший момент!
— Я боюсь! — тихо повторила Элиссар. Но как только спустились сумерки, она поспешила вместе с мужем в порт. Луна заливала все обильным зеленоватым светом, и можно было работать свободно, без факелов.
— На море пусто, вождь! — Эонос, с огромным усилием воли заставляя себя сохранять спокойствие, докладывал Гасдрубалу. — С дозорной вышки на мысу мне сигналили дымом, как было условлено, что на закате на всем горизонте не было видно ни одного корабля. Последний прошел от Утики к лагерю сразу после полудня. У лагеря за проливом стоят на якорях двадцать три галеры. Их уже ничто не спасет!
— Так и будет! А теперь — начинать!
Он удивился, увидев, что жена сбрасывает с плеч легкий плащ, но лишь крякнул, ничего не сказав. А Элиссар спокойно сошла со стены и смешалась с добровольцами, уже ожидавшими в прокопе начала последних работ. Земляной вал, укрепленный столбами и обшивкой, еще сдерживал напор воды из порта, а на другом конце чернел неровный контур пролома в стене. Лунный свет лишь начинал проникать туда.
— Со стороны моря ров готов?
— Полностью закончен прошлой ночью. Проплывая мимо, этого не разглядеть. Но, вождь, там мелко! Галеры должны быть легкими, пустыми!
— Они не берут ничего, кроме людей! Гребцы и экипаж отборные, хоть и немногочисленные! Пройдут! Теперь — ломать стену!
В черной пасти пролома мощно и решительно ударили о камни железные ломы. Посыпались мелкие, отчетливо видимые искры.
— Сверху! Ломать сверху! — напомнил Эонос, просовывая голову в тень.
Ему ответили слегка нетерпеливые голоса:
— Знаем, знаем! Берегись!
Первый камень упал сзади и покатился по прокопу. Сквозь пролом внезапно блеснуло усыпанное звездами небо.
Проворные руки тотчас же подхватили камень и принялись передавать его наверх, на край рва, а потом дальше, чтобы не мешал. За первым обрушился второй, третий с плеском упал наружу, в короткий канал со стороны моря, следующие стали отламываться все легче и быстрее.