Лишь когда Кериза оборвала рассказ, в отчаянии воскликнув: «А Кадмос как раз поплыл на Керкину!» — и, задыхаясь, умолкла, Макасс медленно встал и потянулся за плащом.
— Не отчаивайся, пока не из-за чего. В худшем случае Кадмос не продаст свою находку. Ничего страшного. С голоду вы не умрете, а если он не купит свою заветную бирему и не уплывет по белу свету, так для тебя же лучше.
— Ты уходишь, отец? Уже темно…
— О, ночь лунная. А дорогу я знаю. Спи спокойно и не жди меня.
— Ты идешь к Лестеросу?
— Да. И к другим тоже. Нужно обсудить то, что ты слышала, нужно все обдумать… Может, зайдем и к жрецу Биготону… Он человек мудрый и держится народа, а не богачей.
Кериза на миг попыталась что-то припомнить. Не это ли имя она слышала сегодня утром в доме Гасдрубала? Может, его упоминал тот повар? Ах, неважно. Она нехотя пробормотала:
— Мудрый, хоть и евнух.
— Может, потому и мудрый? — усмехнулся каменотес. — Таких жрецов весьма почитают, и таких рабов высоко ценят. Но это не твое дело, и девицам об этом болтать не пристало. Зашей-ка мне лучше ту хламиду, в которой я работаю. Неприглядно разодралась сбоку.
Он вышел, слегка покашливая, как все каменотесы, вечно глотающие пыль на работе. Кериза не собиралась тут же браться за шитье. Мгновение она стояла неподвижно, в глубокой задумчивости, но, чувствуя потребность поделиться с кем-то своей тревогой, выбежала из комнаты и поднялась этажом выше, к подруге Этибель. Ее отец, пекарь, работал по ночам и, верно, уже ушел, мать была почти глухой и не мешала разговорам, так что девушки могли свободно поверяться друг другу. К тому же с самого верхнего этажа вид был еще краше и просторнее, чем из жилища Макасса. Было видно даже море.
Как раз всходила луна, прокладывая по его спокойной глади сияющую, приковывающую взгляд дорожку.
— Добрая ночь для плавания, — сказала Этибель, выслушав рассказ подруги. — Если этот твой Кадмос не забыл перед отплытием принести жертву Мелькарту, с ним ничего не случится. Хотя, постой, сегодня же полнолуние. А мне как-то говорила сестра матери, очень набожная, все время в храмах просиживает, что в такие ночи над всеми властвует Танит. Она ведь богиня луны. Так, может, ей нужно было принести жертву? Но ведь они отплывали еще днем, так что все-таки бог моря и повелитель мореходов властен над ними. Ох, как тут разберешься. Но я все же думаю, что Танит, Астарта, Анаит, Милитта, Тирата — под сколькими именами ее почитают — она важнее, а значит, ей в первую очередь и нужно приносить жертвы. Понимаешь? Ты ведь знаешь, что девственная богиня…
Заметив, что Кериза засмотрелась на далекое сияние и, верно, даже не слышит ее слов, она придвинулась еще ближе и, хихикая, зашептала:
— Хорош парень, этот твой Кадмос. А глаза-то какие! Когда он посмотрел на меня, пока я мимо вас на лестнице проходила, будто съесть меня хотел. А ведь он шел с тобой и, наверное, только о тебе и думал. Мне даже жарко стало. Говорят, моряки в любви страшны. Вернется такой из дальнего плавания и… Кери, рассказывай, рассказывай все. Я ведь тебе тоже все честно рассказала, как было в роще богини, в священную ночь, а потом с этим Номасом… Ну, ты же знаешь. Представь себе, этот негодяй приревновал меня к Рискону, что так дивно пел… Но уже извинился, и снова… ну, ты знаешь… Рассказывай, Кери, милая, рассказывай все.
— О чем мне рассказывать? — Кериза очнулась от своих раздумий, подсознательно чувствуя, что в такую ночь богиня непременно явит свою милость и ничего дурного ни с кем случиться не может.
— Ох, о Кадмосе. Не притворяйся. Каков… каков Кадмос в любви? Вы ведь… На лодке можно уплыть куда угодно. Ах, какой он загорелый! Я бы не смогла полюбить мужчину с бледной кожей.
Она резко сдернула тунику, обнажая плечо, и при свете луны испытующе оглядела свою кожу. Как и большинство карфагенянок, она была черноволосой, со смуглой кожей, но в лунном сиянии казалась белой.
Нервно хихикнув, она поправила одежду.
— Как красиво смотрится светлое женское тело рядом с темным мужским. Твой Кадмос и загорелый, и рослый, и плечи у него могучие. Как у того Электа, солдата из обслуги тяжелых машин… Нет-нет, ты его не знаешь. Ох, рассказывай, все рассказывай!
— Но я правда не знаю, о чем мне говорить.
— Ты притворяешься, Кери, неужели не знаешь? Так значит, вы с Кадмосом… ничего? Совсем ничего?
— Но он ведь пока только мой жених, а не муж. И то со вчерашнего дня. И я… ты же знаешь… я никогда…
— Знаю… — Этибель немного отступила, говоря тоном разочарованным, словно с укором: — Знаю, о тебе разное болтают. Но помни, мужчинам нравится, когда их девушка пользуется успехом. Они могут и притворяться, что сердятся, даже побить, но им это нравится. А ты… ну, как хочешь. Молодость коротка. Впрочем, разве я знаю… Танит — девственница, ее жрицы должны быть девственницами, а жрецы — евнухами, так что, может, она и покровительствует таким, как ты… Но ведь при храме есть эти гедешотим, а в священную ночь, ну, ты знаешь… заслуга и милость богини нисходят на женщин, которые приходят в рощу. О, это точно. Значит, Астарта покровительствует и очень горячей любви. И так, и эдак. Не знаю, не знаю… Если богиня дала тебе такого мужчину, а ты бережешь свою девственность, то, может, ты этим оскорбляешь покровительницу любви? Знаешь, я тебе все же советую — принеси жертву Астарте.