— Посмотрим! Не так уж их там и много, наверное. Что там значит какая-то яма!
Но он не мог скрыть волнения и то и дело перегибался через борт. В чистой, спокойной воде, пронизанной до самого дна светом безоблачного неба, виднелся лишь светлый, чуть волнистый песок отмели.
Первым радостно крикнул Идибаал:
— Есть! Вот она, наша впадина!
— Есть! — подхватил Зарксас. — О, раковины! Наши раковины!
— Стоп! — скомандовал Терон, повернувшись вглубь судна, где сидели гребцы. Палубы были лишь на носу и на корме и соединялись двумя проходами вдоль бортов; в середине бирема была открытой, и прикованных к скамьям гребцов ничто не защищало ни от солнца, ни от дождя.
Мерный, медленный стук большого котла, на котором надсмотрщик, именуемый по-гречески келевстом, отбивал ритм, оборвался, весла безвольно повисли, и галера, проскользив еще немного по инерции, замерла в тишине. С весел лишь тяжело падали капли.
Кадмос без слова сбросил свою короткую хламиду, вскочил на борт и великолепной дугой, словно искусно брошенное копье, вонзился в воду.
Через мгновение он показался на поверхности, фыркнул и, плывя на боку, работая одной лишь рукой, быстро направился обратно к галере. В другой руке, высоко поднятой над водой, он держал несколько крупных, целых раковин.
— Гляди, Терон, — весело выдохнул он. — Полно… полно их тут! Богатство для твоего господина!
Капитан галеры глубоко вздохнул, оглянулся на едва видневшийся остров, посмотрел на звезды и приказал:
— Хорошо. Эй, вы там, вытащить Кадмоса из воды!
Пока двое матросов помогали рыбаку перелезть через борт, Терон медленно подошел и вдруг рукоятью короткого кнута ударил по голове не ожидавшего нападения Кадмоса. В то же мгновение несколько человек бросились на Идибаала и Зарксаса.
7
Кадмос очнулся, когда надсмотрщики уже заклепывали цепь, сковывавшую ему ноги и прикованную к борту галеры. Он дернулся, застонал — в голове полыхнула острая, на миг ослепляющая боль, — и уже осмысленно огляделся. Он сидел на нижней скамье, у самого носа галеры. Перед собой он видел Идибаала; силач Зарксас еще вырывался, пока его приковывали с другой стороны. Рядом стоял Терон и с усмешкой разглядывал Кадмоса. Увидев, что тот очнулся, вольноотпущенник громко расхохотался.
— Ну что? Прошло? Крепкая у тебя башка, а то когда я своей игрушкой приложу, она частенько трескается. Кость, разумеется. Но тебя я убивать не собирался, мне нужны гребцы. Помнишь, я тебе говорил? И советовал познакомиться с Уманом. Пара кабов вина — и, может, он был бы к вам подобрее. Теперь-то ты с ним познакомишься, но с другой стороны.
— Пес, предатель!
— Уман, этот шакал лает! Запомни! Но даже шакал не так глуп, как вы. Трое знают место, и все трое лезут ко мне на галеру. Ты что думал, достопочтенный господин, что вы вот так просто прокатитесь на прекрасной галере туда и обратно, а Абдмелькарт вам за это еще и заплатит? Больших дураков Карфаген еще не видел!
Помолчав, он добавил, смеясь еще громче:
— А помнишь, что я тебе говорил об Александрии? Ну, благодари нашего господина, что он не велел вас прикончить, а только продать в Египте в рабство. Не знаю только, увидишь ли ты тех знаменитых девок. Этого не знаю. Скорее всего, останешься на какой-нибудь галере. Ты годишься. В море не болеешь, сильный. Это я признаю.
— Готово? — бросил он вопрос в сторону группы, возившейся с Зарксасом. — Так? Ну, Уман, поучи-ка немного этих новичков здешним законам.
Надсмотрщик, высокий и худой, немного сутулый, медленно приблизился. Лицо у него было бледное, словно его никогда не обвевал ветер и не опаляло солнце, глаза — маленькие, спрятанные под тяжелыми бровями. Внимание привлекал лишь рот, слишком большой для такого лица, красный и чуть припухший, будто в нем была примесь негритянской крови. Влажные губы он то и дело облизывал быстрыми движениями языка. Без угроз, без злых усмешек он спокойно остановился возле Кадмоса.
— Так это тот, что лает, и есть самый важный? Ну, поучим, поучим! Важный? Здесь все равны. А лая мы не любим! И у него очень болит голова? Ты его вот сюда ударил, Терон? Сюда?
Движение руки было таким быстрым, что почти неуловимым; Кадмос не смог сдержать стона, когда короткий, гибкий кнут, должно быть, из слоновьей кожи, самым кончиком злобно полоснул по пульсирующей болью ране.
— О, скулишь? Здесь болит? Именно здесь? Сюда тебя саданул наш капитан? Сильно ударил, правда? Что, правда?