— Я должна уговаривать подруг идти в рощу?
— В священную ночь! Помни, что священная ночь — это самая необходимая жертва для города! Каждая должна исполнить свой долг!
Кериза опустила пылающее лицо, но послушно прошептала:
— Я пойду, госпожа, и буду говорить.
— Богиня услышит твои мольбы и исполнит то, о чем ты мечтаешь. Но, Кериза, одних слов мало. Важнее пример!
— Пример, достопочтенная? Как это? Значит ли это, что я… я тоже должна…
— Идти в священную ночь в рощу! — твердо, решительно закончила Лабиту.
— Но, госпожа, у меня есть жених…
— Который служит на море, который уплыл к Керкине, и ты дрожишь за его судьбу. Я все знаю. И знай, что лишь милость богини может вернуть тебе любимого. Богини, которой нельзя скупиться на жертвы. О, Кериза, я предостерегаю тебя: боги знают не только наши поступки, но и наши мысли! Берегись, как бы бессмертная Танит не разгневалась за такое колебание! Помни о своем любимом!
— Госпожа! Как же я смогу взглянуть ему в глаза, если я…
— С гордостью, Кериза, только с гордостью! Ты под моей защитой, и я направлю твои шаги. В священную ночь ты придешь прямо ко мне. Я рассчитываю, что ты приведешь с собой хотя бы трех подруг. Я дам вам отдельный домик, назначу жреца-хранителя. Только вы должны принести жертву. Заслужить милость богини белым голубем. Всего лишь. Но он должен быть безупречно белым. Иди теперь, Кериза, милая служительница бессмертной Астарты, и с самого утра начинай действовать. Богиня укажет день священной ночи. Можешь теперь идти, Кериза. А завтра пусть придет твой отец.
***
На следующее утро Лабиту позвала к себе Гидденема, сотника гвардии клинабаров. Он был родичем одного из геронтов, Бодмелькарта, и именно во дворце этого богача великая жрица и встречала молодого человека. Никто не знал, почему на приемы к Бодмелькарту жрица всегда ходила, всегда находила время, хотя часто отказывала даже суффетам. Бодмелькарт был разбогатевшим простолюдином и разнообразил свои пиры плясками сирийских вакханок, что, конечно, мало подходило для глаз девственной жрицы Танит; там собиралась вся пронумидийская партия, и разговоры под влиянием вина бывали отвратительно откровенны, а дамы, часто бывавшие там, порой забывали даже о необходимости соблюдать приличия.
На этих пирах всегда бывал и Гидденем, родич жены Бодмелькарта, — юноша рослый, здоровый, несколько избалованный успехом у женщин и прекрасный в своей голубой, отороченной золотом тунике, какую носили клинабары, когда не надевали доспехов. Надменный, циничный покоритель женских сердец.
Лабиту знала закон и ведала, что жрица на ее посту, утратив девственность, будет заживо замурована в подземельях храма. Она сама, принимая новых кандидаток в жрицы, водила их по подземельям и показывала замурованные ниши. Ту, где погибла Саламбо, которую во время восстания наемников изнасиловали, и она, вместо того чтобы после молебнов лишить себя жизни, захотела жить. Ту, где скончалась Аристона, уступившая суффету и думавшая, что это ее спасет. И ту, где замуровали Элиссу, не выдавшую имени своего соучастника.
Осознание этого и натренированная воля помогали скрыть чувство, но не побороть его. Лабиту была влюблена в этого молодого, великолепного воина, который умел лишь пить да рассуждать об охоте, интригах и женщинах. Который был так чудесно мужественен, грубоват, но единственный.
Однажды на пиру она приказала Бодмелькарту усадить Гидденема рядом с собой. Под предлогом, что хочет расспросить молодого воина о настроениях в войске. Но оказавшись рядом с ним, она едва не выдала себя. У нее хватило сил лишь на то, чтобы смотреть и слушать. И следить, чтобы британская рабыня постоянно подливала Гидденему вина, и притом неразбавленного.
Молодой сотник, сперва удивленный такой честью, а затем и недовольный, ибо это сулило скучный вечер, искал утешения в вине и вскоре перестал жалеть о своем высоком месте. Тем более что вина здесь были лучше, а прислуживающие рабыни подобраны по красоте.
Гидденем, хвастливый и словоохотливый, как все молодые люди его склада, поощряемый и направляемый полусловами, сперва говорил о себе: как скучна, хоть и почетна, служба в гвардии клинабаров, и какая же это злая воля кабиров, что ему выпало жить сейчас, когда у Карт Хадашта нет флота! Ах! Он чувствует, что рожден для службы на море! Только на море! Какое это поприще, чтобы проявить свою отвагу, свои способности! И какие приключения!
— Какие женщины! — подсказала Лабиту. Темный румянец на щеках жрицы должен был бы насторожить мужчину. Но он его не заметил, а если бы и заметил, то, верно, не понял бы причины.