Эту странную работу он начал с визита в мастерскую гончара Фискона. Некогда тот был известным и зажиточным мастером, но потом обеднел, так как слишком часто просиживал в винных. Однако он по-прежнему имел большой вес среди ремесленников, а к тому же умел и любил говорить на собраниях.
Тот выслушал предложение жреца с должным почтением; в тот вечер он был почти трезв. Каждому слову он вторил кивком головы.
— Так и есть, святейший, правда. Это хорошо придумано. Завтра на собрании народ потребует жертв для Молоха, а также и отвода наших войск. Бессмертный Баал сам защитит свой верный город. Так и есть! Я усерднейшим образом поспособствую этому делу. Ты говорил, святейший, что я должен приготовить сто урн для праха этих детей? Хм, времени мало…
— Я могу получить сколько угодно у твоих конкурентов. Но я думал, ты и заработаешь, и захочешь послужить храму.
— Ты всегда мудро мыслишь, святейший! Я лишь размышляю… Если мне нужно идти в народ, наставлять и уговаривать, я потеряю время. Тогда урны будут простые, обычные, без украшений. А какой заработок с такой работы? Другое дело, когда есть время, чтобы ручки сделать в виде человеческих тел или хотя бы змеи, крышки украсить листьями алоэ, по бокам пустить орнамент… Матери это любят. Они верят, что их детям лучше в таких урнах, чем в обычных.
— Тебе заплатят так, словно ты доставил сто урн самой тщательной работы.
— А, вот тогда другое дело. Значит, я прав, говоря, что ты всегда мудро мыслишь, святейший. Но сейчас… хм, у меня будут большие расходы… Ведь люди лучше всего слушают за вином. Мне нужно еще зайти к старой Атии, что держит лупанарий в Малке. В таких местах можно многое услышать и многое нашептать. Хоть бы поучить девок поумнее, что шептать своим гостям… Но на это нужно серебро, а у меня, святейший, как раз…
Жрец бросил на протянутую ладонь сикль, но Фискон, казалось, не заметил серебряной монеты. На второй сикль он лишь мельком взглянул, и только когда на них опустилась тяжелая сицилийская тетрадрахма, охотно принимаемая в Карфагене, он медленно сжал кулак и кивнул.
— Будет сделано, святейший! Ты же знаешь, не такие дела проворачивали. Народное собрание всегда постановляло то, что мы хотели. Пусть там себе Лестерос, и Макасс, и жрец Биготон, и прочие глупцы делают что хотят — народ послушает нас. И так будет, святейший, так будет, пока покровительство богов над нами.
— Их милость мы поддержим жертвами и молитвами, — с важностью заверил Сихакар.
Многие в Карфагене не спали в ту ночь.
11
Зал был прохладным, ибо окна его выходили лишь на север, да и те в часы зноя были занавешены тяжелыми голубыми полотнищами. Теперь занавеси были раздвинуты, и с моря тянул свежий, бодрящий ветерок.
Никто из геронтов не сидел на своем месте. Все были возбуждены, беспокойно расхаживали по залу, собирались в группки, то взволнованно о чем-то шепчась, то ожесточенно споря. То и дело кто-нибудь выглядывал из окон, словно прислушиваясь, то и дело кто-нибудь подходил к тяжелым занавесям у дверей, заглядывал в коридор и, бранясь, отступал. В коридорах стояла лишь неподвижная стража клинабаров, а вестей не было никаких.
Три одинаковые галеры с красными парусами и белыми носами обогнули видневшийся отсюда мыс Камарт и медленно шли к порту. На голубой, неподвижной глади моря они рисовались отчетливо.
— Смотри, Бомилькар, — геронт Эшмуназар, лучший знаток моря, заметил их первым и тронул стоявшего рядом толстяка, который что-то поспешно считал на табличке, — смотри! Пусть Мелькарт отнимет у моих кораблей свою милость, если это не твои биремы.
— Мои, — со странным безразличием ответил тот.
— Ты не рад? В нынешние времена, когда три судна в целости возвращаются из дальнего плавания? Тебе следовало бы принести щедрые жертвы богам. Ты посылал за рабами в Гадес?
— Не только в Гадес, — пробормотал всегда осторожный торговец рабами. Но через мгновение он с горечью выпалил — Эшмуназар ведь специализировался на торговле деревом, возил кедры из Ливана, дуб из Македонии, пинии из Кампании, но рабами не торговал, а потому не был конкурентом: — Чему мне радоваться? Тому, что мне привезли новый товар? Что с того? Ты знаешь, Эшмуназар, сколько мне пришлось заплатить сегодня ночью этому Сихакару? Ну, ты-то знаешь за что. Груза и десяти галер не хватит, чтобы покрыть такие убытки. Да пожрет Зебуб этого Масиниссу! Ибо только он виноват! Если бы он не напал, Сихакар не орал бы об опасности, не призывал бы к жертвам из детей.