Надо будет принести богине дар, как только он что-нибудь заработает, но все же было бы лучше и легче на душе, если бы эта милость была обретена иной ценой. Потому что теперь… теперь даже желание отыскать Керизу слабеет, появляется страх: как встретить ее, когда они увидятся?
Он поплелся в сторону порта. Лучше всего было бы зайти в винную, к веселым людям, где шум и много света. Но на это нужны деньги, а у него не было ни драхмы. На рассвете нужно выходить на лов. Хотя можно и сейчас, в ночь. Цепь в порту теперь никто не натягивает. Отыскать Идибаала и Зарксаса и плыть. Но доска в борту сломана… Пустяки, на небольшой улов можно и без починки.
На площади Ганнона он остановился. Здесь горело несколько факелов, в их мерцающем свете виднелись многочисленные группки людей. То тут, то там раздавались выкрики, слышались голоса ораторов, выступавших в нескольких местах одновременно. На трибуне никого не было, огней горело мало, так что это было не народное собрание, а просто сборище прохожих и случайные, свободно выступавшие говоруны.
Он узнал одного из них, которого слушало больше всего людей, и подошел ближе. Даже в его нынешнем настроении, когда все мысли были заняты Керизой, врожденная любовь пунийцев к публичным спорам взяла верх.
Сперва он остановился поодаль, потом, заинтересовавшись, начал проталкиваться к оратору. Лестероса, шлифовщика стекла, которого все звали «мудрецом», знали, уважали и охотно слушали. Сейчас он, видимо, отчитывался о каком-то совещании или разговоре.
— Итак, друзья, я сделал то, о чем вы меня просили. Достопочтенный суффет Гасдрубал принял меня, хотя мог и не принять, ибо я приходил лишь как частное лицо, от имени горстки друзей.
— Нет, Лестерос, — перебил его кто-то. — Ты всегда говоришь от имени всего народа!
— О нет! Это не так, и так быть не может! Но сейчас не об этом. Суффет Гасдрубал начал перечислять мне, во сколько нам обходится войско, сколько нужно платить наемникам, сколько клинабарам. Когда Рим остановит нумидийцев…
— Мы сами их уже остановили! Гасдрубал-шалишим!
— Не перебивайте Лестероса!
— Суффет подсчитал, сколько теперь город сэкономит, когда не будет содержать войско. Правда, не будет больше дани от других городов и племен, может, за продовольствие придется платить дороже, но все равно экономия будет. Содержать будут только рабдухов, таможенников, стражу в храмах. Мы сможем спокойно торговать.
— Вот именно, как же, позволят пираты спокойно торговать, — перебил Кадмос. — Их вождь, Тридон, поклялся отомстить Карфагену. Я знаю, потому что сегодня утром я прыгнул в море с его галеры!
— Кадмос! — крикнул кто-то рядом, и одна из темных фигур начала к нему проталкиваться. — О, Кадмос! Слава богине! Ты вернулся! О, любимый!
Кто-то рассмеялся, кто-то резко бросил:
— Идите любиться в другое место, а здесь не мешайте!
Но они не слышали ничего, не видели никого, только друг друга. Кадмос схватил Керизу за обе руки и притянул к себе, с радостью глядя ей в глаза. Никто из них не заметил, как они оказались за площадью, в тишине уснувших улочек.
— Ты вернулся! О богиня, благодарю тебя! — воскликнула Кериза, но это напомнило Кадмосу слова Стратоники и его собственные мысли.
Он забыл о пиратах, о новостях, о чем-то возбужденно говорившем Лестеросе, об угрозе, нависшей над городом. Все было неважно, его мучила лишь одна мысль: ходила ли Кериза в священную ночь в рощу.
— Кериза, Стратоника наговорила на тебя… Ты… ты и вправду ходила в священную ночь в храм?
«Пусть она скажет „нет“! — думал он, желая этого всей душой, почти молясь. — Пусть скажет „нет“! Я поверю! Не нужно доказательств! Ее слово… лишь одно ее слово!»
Она не стала отрицать. Не пыталась высвободить руки из его ладоней, не опустила глаз. Они стояли на пустой, темной улочке, но как раз в этот миг из-за высокой крыши храма бога Таммуза выплыла луна и осветила поднятое кверху лицо девушки.
Она ответила тихо, ясным, спокойным голосом:
— Ходила. Стратоника сама меня отвела.
— Зачем? Всеми богами преисподней! Зачем ты туда…
Он отпустил ее руки и принялся нервно смеяться.
— Я там молилась, — серьезно прервала его Кериза, хотя было видно, что она побледнела. — Ты должен мне верить! Я только молилась. Великая жрица Лабиту дала мне облачение жрицы и велела горячо, горячо молиться. И тогда мне казалось, что я вижу тебя, что слышу твои шаги. Но это было наваждение. А потом жрец проводил меня до самых ворот. Это все. Ты должен мне верить! Я принесла в жертву богине белого голубя. Больше ничего! О, Кадмос, все было именно так!