— Боги знают все и карают! Иногда они терпеливо ждут… Виновный забудет, уже думает, что в безопасности… Но ты это и сама знаешь, Лабиту. И ты знаешь, чем тебе грозит перенос города. Сихарб открыто заявляет, что Танит плохо защищала свой город и что на новом месте покровителем должен стать Молох. И что тогда? Все жертвы — его храму, а Танит — лишь цветы.
Он увидел облегчение на лице жрицы и подумал: «Это что-то другое». Но продолжал:
— Если народ воспротивится, суффеты и Советы должны будут уступить. Они должны будут отвергнуть требования Рима, не согласиться. Как можно покинуть свой город? Кладбища отцов и дедов? Слушай, пречистая, мы должны действовать вместе. Твой интерес — тот же, что и мой. Народ на площади. А они хотят уступить и принять эти неслыханные условия. Им Рим покроет убытки. Они сейчас продают город, продают наши храмы, продают народ. Лабиту, я послал туда кого мог. И ты должна. Каждая минута дорога.
— Мне некого послать, — почти простонала Лабиту. — Жрецы — скопцы. Ни один не возьмет слова. Моим жрицам говорить не дозволено. Разве что… разве что я сама.
Геркх решил быстро.
— Это хорошая мысль! Это лучшая мысль! Иди! Народ тебя знает и почитает. Когда ты заговоришь, половина пойдет за тобой. Иди, пречистая, и говори смело. Требования Рима должны быть отвергнуты!
21
Когда второй по счету гонец доносил Сихарбу, что люди Абсасома начинают брать верх, что кричат они все смелее, а собравшиеся уже не так яростно выступают против них, — ситуация на площади Ганнона внезапно изменилась.
На главной трибуне появилась жрица Лабиту и с мгновение прислушивалась. Говорил как раз геронт Гимилькар, призывая к спасительному благоразумию, а следовательно, к принятию требований Рима, столь тяжких, столь мучительных, но все же понятных.
— Мы сами виноваты! — взывал он, а охрипшие глашатаи выкрикивали его слова в разных концах площади, и слово «виноваты» на мгновение разнеслось со всех сторон. — Не нужно было воевать с Масиниссой! Нам не было дозволено! Но рошеш шалишим предстал перед вами в сияющих доспехах, и громко кричал, и обещал, и что постановило народное собрание? Войну с Нумидией! Рим теперь разгневан и карает! Карает справедливо! Теперь уже нет выхода! Тот, кто отдал оружие, машины и флот, должен слушать дальнейшие приказы! А кто это постановил? Народное собрание! Вы сами!
— Неправда! Я возражал!
— Я даже не знал о собрании!
— Меня не было!
— Своих людей, подкупленных, вы подослали!
— Это не было народное собрание! Не было ни жертв в храмах, ни гаданий!
Отовсюду поднялись возражения. Абсасом, стоявший на своем обычном месте, на большом валуне сбоку от площади, откуда его было хорошо видно, погладил бороду левой рукой. Тотчас же во многих местах раздались вопли:
— Тихо! Неправда! Достопочтенный Гимилькар верно говорит!
Тогда Лабиту вышла вперед и подняла руку. Воцарилась тишина. Изумленный Гимилькар умолк.
— Нет! — воскликнула жрица, и глашатаи тут же подхватили. — Достопочтенный Гимилькар говорит неверно! Народ Карт Хадашта не хочет войны! Он постановил сражаться с Масиниссой, но это была оборона! Милость Танит, покровительницы города, была над нашим маханатом, ибо нумидийцы были остановлены, а вскоре после того умер Масинисса, наш враг! Народ Карт Хадашта принял первые требования Рима, хоть и тяжкие, и возмутительные, но принял их, ибо народ жаждет мира! Но народ Карт Хадашта не примет нынешних требований! Не оставит землю, где наши деды возвели храмы и где они спят в гробницах! Не оставит землю, избранную бессмертной Элиссар, которая была велика перед богами и исполняла волю Танит!
Абсасом схватился обеими руками за бороду и яростно дернул. По этому знаку площадь взорвалась криками, воем и свистом.
— Долой! Хватит! Неправда! Пусть за своими гедешотим следит, а не здесь выступает! Баба! Что бабе делать на народном собрании? Гимилькар! Гимилькар! Пусть говорит Гимилькар!
Шнырявший в толпе Фали вдруг возник рядом с Кадмосом и Керизой. Со смехом он указал на Абсасома.
— Знаешь его?
— Нет, кто это?
— А, свинья нечистая, Абсасом! Если Лестерос и другие хотят так, то этот всегда иначе. И всегда так, как хотят шофетим. Ай, сколько же людей его слушает! Этот свое дело знает!
— Слушают его? Но он же молчит.
Подросток рассмеялся.
— Ну и глупый же ты, совсем как твои рыбы! Да ты посмотри. Он не говорит, он только знаки подает. Все об этом знают.