— О? Жемчуг, может?
— Жемчуг? В этих водах? Нет! Но, может, и получше кое-что. Мы нашли месторождение, богатое месторождение раковин, из которых добывают пурпур. А ты знаешь, почтенный, как трудно их найти и как цены на них растут. Наши красильщики, хоть бы тот же Абдмелькарт, щедро заплатят.
— Верно, верно. Богатое месторождение? Ну, значит, вам повезло! И где же это? Если, конечно, можешь сказать.
— Тебе, почтенный, я могу довериться, — смело ответил Кадмос, искоса взглянув на Керизу, которая чистила и потрошила рыбу. — Это возле острова Керкина. Там есть…
— Тсс! Не хочу знать! Возле Керкины? Ну, тогда я тебе советую — торопись. Очень торопись. И не трать время на сбор раковин, а продай всю находку целиком. Понимаешь?
— Но мы же на этом потеряем.
— Либо вы, либо тот, кто купит. Керкина? Напротив порта Тене? Советую тебе — продавай скорее.
— Не понимаю, — удивился Кадмос.
Макасс не ответил, но повернулся к дочери и долго, со знанием дела, поучал ее, как приправить рыбу, сколько добавить кардамона и даже чуточку, самую малость, ассафетиды, которая хоть и не пахнет, но вкус улучшает отменно.
Когда Кериза занялась готовкой у очага, Макасс долго не возвращался к прерванному разговору. Он достал кувшин с вином, по греческому обычаю смешал его с водой в кратере и, попивая с гостем, коротал время в ожидании ужина. Говорил он больше о себе и своих бедах. Вот, недавно хозяин дома пришел с такой идеей, предложением скорее: два года он не будет брать с них платы за жилье (а берет, проклятый ростовщик, по пять сиклей в месяц — за эту кухню и две душные каморки-кубикулы без окон!), так вот, не будет брать ничего, но за это Макасс должен высечь ему достойный машебот.
Кадмос кивнул. Машебот, надгробие установленной обычаем формы, был непременным знаком уважения к памяти усопшего. На нем высекали его фигуру и соответствующую надпись. Разве что преступников хоронили без такого свидетельства памяти. Обычно надгробия ставили дети или другие родичи, но тот, кто был одинок, готовил его для себя еще при жизни.
— Да! — сердито проворчал Макасс. — Дело вроде бы обычное, но работы столько, что мне и полгода пришлось бы тесать. А на что жить? Кериза зарабатывает лишь от случая к случаю, да и то гроши…
Он оборвал себя и повернулся к дочери:
— Ах да, чуть не забыл. Тебя зовет к себе достопочтенная Элиссар, жена Гасдрубала-шалишима.
Гостю он пояснил с явной гордостью:
— Кериза — известная мастерица укладывать волосы. Ого, пожалуй, никто так не умеет укладывать локоны. Даже знатные дамы, у которых есть свои искусные рабыни-парикмахерши, посылают за Керизой, когда хотят выглядеть особенно красиво.
— Я не стану запрещать, — серьезно ответил Кадмос. — После свадьбы она сможет и дальше этим заниматься.
— После свадьбы? — старый каменотес удивленно взглянул на него. — Ей еще не время. К ней сватался тот толстяк…
— Отец! — смущенно, с явной досадой перебила Кериза.
Макасс осекся, крякнул.
— Это дело обычное, — спокойно продолжил Кадмос, — но неважно. Как только она выйдет за меня…
— Ты меня еще не просил! — с обидой и возмущением воскликнула Кериза.
— Зачем? Мы и так друг друга понимаем. Не притворяйся.
Макасс достал из тайника лучшее вино и уже не разбавлял его водой. Вскоре они оба с будущим зятем заговорили откровенно и громко.
— Стало быть, хочешь взять Керизу? Ну, твоя воля! Девка ничего, что и говорить. Вся в мать пошла. Ты должен увидеть, какую стелу я ее матери высек. Красивее нет даже у дочери Абибаала. Той самой, что, знаешь, лежит среди одних вельмож на мысе Камарт. Я мог себе это позволить. Не то что теперь.
— Теперь все хуже.
— Верно говоришь. Мудрый ты, хоть и молокосос, а девку у меня забрать хочешь. А она послушная, работящая. Со всем сегодня стало хуже. Взять хоть Бомилькара, богача, с родом Баркидов в родстве, что он творит? Нашел отличную глину на пустыре, за стеной Мегары, а теперь, по наущению какого-то дьявола, проклятый, печи построил, рабов нагнал и обжигает из этой глины гробы. Понимаешь? Вместо того чтобы тесать камень, как велось испокон веков, этот лепит из глины — быстро и дешево. И чем жить каменотесу? Когда храм строят, капители и статуи высекают храмовые рабы. Иеродулы, псы бы их драли!
— Везде одно и то же. И у нас, рыбаков, то же самое. Этот Санхуниатон…
— Из рода Магонов? О, на этого не говори ничего плохого. Род достойный, никаких там воинов, одни купцы да жрецы. Этот Санхуниатон дал мне хорошо заработать, когда строил новый фонтан в доме своей любовницы.
— И что с того? От этого он сразу порядочным стал? А именно что нечистый боров, помет паршивого верблюда! Чтоб проказа изъела ему пах! Знаешь, что он сделал? Закупил тридцать лодок, посадил на них рабов и посылает на лучшие рыбные места. А как появится кто из нас, свободных, так они гонят, сети рвут, бьют, и всегда толпой.