— Сейчас тебе нужно выспаться.
— Где? Везде меня настигнет мощь богини! Везде она меня увидит!
— Богини? Что же ты такого натворил?
Гидденем внезапно протрезвел и отступил на шаг. Он больше не качался.
— О, неважно, неважно! Так, привиделось. Так ты меня примешь? Увидишь, как я тебе вышколю отряд. Могу на римский манер, могу на греческий. Завтра прийти? Ну, а сегодня что? Я не могу оставаться один. Да еще в темноте. Это пройдет, это должно пройти, но сейчас я не могу!
Кадмос раздумывал недолго. К этому пьянице он почему-то почувствовал внезапную симпатию, он ему верил. Признаки такого страха были ему знакомы. Сколько раз смелые моряки вдруг начинали бояться Мелькарта. Этот же боится Танит. Странно, ведь это добрая богиня, покровительница любви, но, видно, бывает и так. Что ж, пройдет, когда займется службой. Сотник! Нужны такие, ох как нужны! Что с ним делать? Клинабары разбежались, а тех, кто остался, уже забрали Баалханно и Герастарт, будут обучать добровольцев. Этот дезертир, верно, не захочет служить с бывшими товарищами.
Он спешил к Керизе, хотел как можно скорее оказаться рядом с любимой и отдохнуть, поэтому решил не раздумывая:
— Пойдем со мной. Переночуешь в мастерской Макасса вместе с его рабом. Не будешь один. И поесть тебе дадут. Пойдем.
— С рабом? Я, сотник? Ты что? Хотя… может, и хорошо советуешь. На раба боги не смотрят, так, может, и меня не заметят. Знаешь, в лупанарии старой Атии я был в безопасности. Я чувствовал, что богиня меня там не видит, наверное, на такие заведения она не смотрит. Осквернила бы свой взор. Лишь когда я вышел, почувствовал, что она снова меня видит. Все время видит! И гневается! А я что? Я, в сущности, не виноват. Нет! Но случилось, и теперь… Да. С рабом, говоришь? Хорошо, я не буду бояться. Да, да, там она меня тоже не заметит. Идем!
Кадмос отвел Гидденема в каменотесную мастерскую, находившуюся в глубине двора, отдал распоряжение рабу, вечно улыбающемуся негру, и поспешил к Керизе. Но едва он успел обнять любимую и в радостном порыве ощутить бессмертную истину о непреходящей ценности жизни, как на лестнице загрохотали быстрые шаги, и в кухню вбежал раб Макасса. Он уже не смеялся, лицо его было серым, он весь дрожал.
— Господин! — задыхался он, оглядываясь на лестницу, словно за ним кто-то гнался. — О, господин! Иди! Скорее иди в мастерскую! Тот достопочтенный, что должен спать, не спит. Очень кричит. Я боюсь! Очень боюсь!
Кадмос объяснил Керизе, кого привел, пристегнул отложенный меч и бросился к лестнице, а Кериза — за ним.
Вбежав в мастерскую, они удивленно замерли в дверях. Там горела маленькая лампада, но этого было достаточно, чтобы понять причину страха раба.
Гидденем стоял у стены, прижавшись к ней спиной, и неотрывно смотрел на какой-то предмет. Временами он что-то бормотал, то смеялся, то снова замолкал, лишь тихо постанывая. Появление людей, видимо, придало ему смелости, ибо, хоть он и не отрывал глаз от того, что его занимало, он заговорил спокойно и отчетливо:
— Это она. Я узнаю эти глаза. Она смотрела сквозь покрывало, но я узнаю. Она преграждает мне путь, хотя и каменная. Может, это предостережение? Сейчас она поднимет руку. Да, я знаю, поднимет. И вы увидите — у нее под левой мышкой два маленьких родимых пятнышка. Они у меня перед глазами, словно выжжены. О да, это она! Уже мстит! Уже сходит…
Кадмос посмотрел налево. Предметом, который так напугал Гидденема и приковал его взгляд, была огромная крышка саркофага, которую Макасс тщательно высекал, хотя в последнее время и забросил работу. Из камня проступала голова жрицы в ритуальном квефе, ее плечи, грудь и бедра были покрыты плащом, расшитым крыльями. Лишь ноги и правая рука еще не были высечены.
Кериза тоже вздрогнула и инстинктивно прижалась к Кадмосу. Это облачение было ей знакомо. Так велела ей одеться жрица Лабиту, когда сама взяла тунику девушки. Богиня благословила, все сбылось, но воспоминание о той ночи было тяжелым и неприятным.
Гидденем понемногу успокаивался, он протер лоб, посмотрел на пришедших и уже более нормальным голосом заговорил:
— Это ты, Кадмос? Ну вот, ты видел, как сотник клинабаров трясется от страха. Не хвастайся этим. Камень. Теперь я вижу, что это лишь камень. Может, это совсем другое лицо… Но здесь темно. Вели дать больше света! Что за глаза!
Внезапно он оборвал речь, пристально глядя на Керизу. Снова протер лоб и хрипло рассмеялся.
— Что это опять значит? Куда ты меня притащил, Кадмос? Эта женщина… нет, я не знаю эту женщину! Нет, нет, это не та! Но туника та же самая! О, разорвана с левой стороны. Виден шов. Лицо на камне — той, а тунику носит какая-то другая. О, богиня, не карай меня безумием. Нет, нет! Все, что угодно, только не это! Я еще хочу сражаться! Этим я могу искупить… Нет, этого мало! Но у меня ничего нет. О, Танит, услышь!