— Куда они не допускают наши корабли, ревностно храня таинство пути.
— Вот именно. Столь продажные, столь вероломные, они, однако, умеют хранить тайну.
— Когда речь идет о выгоде.
— А разве это, в сущности, не основа всего? У нас — выгода Рима, у них — нескольких богатых семейств. Такие различия стираются легко. Но дело не в этом. Ведь и карфагеняне внесли свой вклад в расширение наших знаний о мире. Их мореходы доплыли до Мыса Ароматов на юге…
Он задумался и через мгновение добавил:
— И в других областях мы учимся у них, может, даже не ведая того. Вот, в земледелии. Их способы возделывания винограда или олив значительно лучше наших. Они первыми ввели систему ведения хозяйства в больших имениях, основанную на труде многочисленных рабов. Наши владельцы латифундий и пользователи agri publici уже сейчас охотно им подражают.
— И уже за одно это, я считаю, Карфаген должен быть стерт с лица земли, чтобы не осталось ни следа, ни памяти. Вот только не поздно ли уже?
— Я не совсем понимаю тебя, Цензорин.
— Потому что именно эту систему хозяйства я считаю заразой, которая подорвет мощь Рима. Основой нашего хозяйства должен быть крестьянин-гражданин, трудящийся на земле вместе с семьей, сильный, здоровый телесно и нравственно. Из крестьян ведь и выходят наши солдаты. Так вот, я опасаюсь, Манилий, что они долго не продержатся. Труд раба дешев, цены на продовольствие будут падать, пока крестьянин не выдержит конкуренции. Это, по сути, уже начинается, крестьяне уже начинают стекаться в города, бросая землю.
— Если продовольствие подешевеет, от этого выиграет городское население.
— Да, конечно. Но все же, прости, силу Рима я вижу в крестьянах.
— Силу — может быть. Но культура — это город.
— Корень и цветок. Но суть в том, чтобы они были в согласии и равно сильны и здоровы. А я боюсь, что переход на систему хозяйства, основанную на рабстве, по примеру проклятого Карфагена, похоронит это золотое равновесие.
Маний Манилий беззаботно пожал плечами.
— Может, ты и прав, я в этом не разбираюсь, но это случится уже не при нашей жизни. Мы уничтожим Карфаген, а о последствиях пусть думают наши внуки. Если могущество Карфагена основано на ошибочной системе, то он рухнет тем легче.
Цензорин покачал головой.
— И с этим может быть по-разному. Скорпион, испугавшись, бежит, но если на него наступить — защищается до смерти.
— Да, но этот скорпион сам лишил себя жала, оружия и машин. Теперь он может лишь извиваться.
— Посмотрим. Последние вести дают много пищи для размышлений. Власть нескольких десятков богатых родов, с которыми мы умели находить общий язык, кажется, слабеет. А с народом, конечно, тоже можно справиться, но нужно переждать, пока пройдет первый порыв.
— Было бы безумием с их стороны броситься на нас после сдачи оружия и машин.
— Согласен и полагаю, что в конечном счете они не осмелятся, и все закончится лишь торгом. Однако смена герусии заставляет считаться с возможностью неожиданностей.
— Что ж, промедление мы используем для обучения наших рекрутов. Глупый Гасдрубал не заметил нашей слабости и не напал.
— Гулусса утверждает, что это его заслуга.
— Я ему не верю. Он лишь хочет снискать нашу милость в борьбе против братьев. Эта Африка — одно болото!
— Мы наведем здесь римский порядок и установим римский мир!
Дежурный сотник вошел в комнату и отдал воинское приветствие.
— Не соблаговолят ли достопочтенные консулы принять женщину, прибывшую из Карфагена? Говорит, у нее важные вести.
— Разумеется. Введи ее.
Женщина, уже немолодая, в сером плаще и поношенных сандалиях, низко поклонилась, но смотрела смело и испытующе. Ни один из консулов ее не знал.
— Кто ты и с чем пришла? — спросил Цензорин.
Она ответила, на удивление, по-латыни.
— Зовут меня Атия, а чаще — старая Атия. Достопочтенный сенатор Катон знает меня и знает, что я верно служу Роме.
— Катона здесь нет.
— Но вы, достопочтенные, наверняка знаете слово, — она понизила голос до шепота, — Асинария.
Цензорин слегка приподнял брови. Этот пароль он знал.
— Асинария? Ах, да! Садись, Атия, и говори.
— Да позволит достопочтенный консул мне стоять. Негоже такой, как я, сидеть в присутствии консулов.
— Ты римлянка?
— Коренная, достопочтенный. Но в Карфагене я содержу лупанарий. Это лучшее место для сбора сведений.
— Если ты делаешь это, чтобы послужить Роме, то занятие это достойное. В таком случае, садись. Ты кажешься утомленной.