Обдумывая современные возможности, Александр смотрел на развернутый перед собой лист бумаги, не зная, с чего начинают художники.
Может быть, с наброска?
Что тогда набрасывать?
Нужна идея.
С этим было тяжело. Рисовать нужно то, что любишь, что тебе близко, наверное, от чего сам получаешь удовольствие.
Он стал перечислять в голове все знакомые ему направления живописи, правда, толком не зная их правильные названия. Кто-то рисовал города, кто-то моря и океаны. Были еще портретисты, но это очень тяжелая часть изобразительного искусства. Еще натюрморт.
Александр поднял брови вверх, улыбаясь. Конечно же, рисовать небольшие предметы, на которые смотришь, кажется, с этого начинают все художники. Он стал оглядываться по сторонам, выбирая, с чего можно начать. Сидя на кухне, а не в гараже, как он собирался изначально, Александр осматривал предметы, пока не остановил свой взгляд на вазе с фруктами.
Поставив выбранный объект в центр стола, он сел рядом, разложив перед собой листы бумаги. Принявшись рисовать, он внимательно выводил каждый фрагмент до тех пор, пока не закончил рисунок. После этого посмотрел на полученное детище, затем перевел взгляд на вазу с фруктами. Вновь посмотрел на рисунок и, скривив лицо, смял листок бумаги, отбросив его в сторону.
Последующая дюжина попыток так же были неудачными. Александр стал рисовать яблоки по отдельности, стараясь изо всех сил, но у него получалось что-то похожее на картошку. Виноград выглядел, как куча непонятных кружочков, а ваза вообще мало чем напоминала оригинал. За несколько часов работы он не смог даже приблизительно изобразить натюрморт. Пробовал разные фрукты вместе и по отдельности, пытался что-то делать с тенями, но только разводил ненужную грязь. В итоге он сдался, отбросив карандаш в сторону, закрыл глаза ладонями, запрокинув голову.
Он не смог ничего нарисовать. Даже самые элементарные черты простейших предметов давались ему невероятно сложно, и если что-то удавалось, то в итоге он все портил тенями и ненужными деталями.
Соколов собрал все исчЕрканные карандашом листки бумаги, смял их в один комок, выбросив в мусорное ведро. Выйдя из кухни, он все же немного улыбался самому себе, поскольку сделал первый шаг, подтверждающий правоту собственной теории. Новые люди не способны ни на что, кроме того, что заложено в них искусственным путем.
А это не развитие, это что-то близкое к деградации, не способность совершенствоваться в чем-то другом. Заложенные искусственным путем гены подавляют абсолютно все другие начинания.
Это будут, пожалуй, его первые слова нового доклада, который Соколов предоставит на всеобщее обсуждение.
3
До середины двадцать первого века, как считается в современном обществе, в мире творился хаос. Люди воевали, уничтожали друг друга, руководствуясь низменными целями. Равноправие в обществе отсутствовало полностью, люди делились по десяткам критериев. Богатые и бедные. Среднего достатка и нищие. Красивые и не очень. Выдающиеся личности и оставшиеся в рутине обыденных дней. Успешные и полные неудачники. Одаренные и бездари. Глупые и умные. Все это создавало дисбаланс общества, которое ежесекундно находилось на грани насилия, безумства и самоуничтожения. Обычная зависть могла разрушить целые семьи. Желание владеть чужим рождало войны. Богатство часто шло рука об руку с насилием. Общество медленно опускалось на самый низ, туда, где должно было погибнуть, уничтожив самого себя. Но было в нем и еще кое-что. Право, которого оказались лишены генетически измененные поколения. Право выбора. И право менять свой выбор.
Человек мог стать из музыканта художником или совмещать эти два направления. Танцами занимались многие и многие достигали хороших результатов. Рисовать мог любой работающий на заводе, сочиняли стихи охранники на парковках, а домохозяйки писали женские романы. В одном лице объединялись ремесленник и творческий человек, и это было нормой.