Когда костюм был сшит, юношу охватило желание сделать Зоське подарок. Чувство к ней вкоренилось в нём, и часто, совсем неожиданно, дома или на лекции, её образ неслышно проходил перед ним, лёгкий и смеющийся. Зоська! Какое чудесное имя! Произносить его было наслаждением, в нём звенел отзвук ласк, сладких поцелуев, которые горели у него на устах, глазах и груди. Он чувствовал ту особую, сугубо-мужскую благодарность, которая придаёт любви чувство тайного союзничества. И сама она, подступив к тёмным источникам страсти, срывая с дерева познания вечно свежие плоды, стала уравновешенной, близкой, утратила резкость прежних дней и только порой увядала от приступов непонятной печали.
Тогда она смотрела на него глазами, будившими в нём непонятную тревогу, будто взгляд её проникал в тайники его сердца. Она лежала, заложив под голову руки, далёкая, отчуждённая, и молчала. Потом оживала снова.
— Может быть, тебе дома плохо? — спрашивал он.
— Плохо. Но это мелочь.
Отец её, мелкий служащий, получал слишком мало, чтобы их домашняя жизнь могла быть терпимой. А ей самой никак не удавалось устроиться. Степан старался развлечь её, как мог. Приносил шоколад, конфеты, цветы, иллюстрированные журналы, которые они вместе просматривали. А теперь хотел сделать подарок. Что именно? Перебрав в уме целый ряд предметов, он остановился на духах, потому что любил их сам.
В парфюмерном магазине он попросил хорошие духи.
— Вам «Коти»?
— Наилучших.
— «Пари»? «Лориган»? «Шипр»?
— Лориган, — сказал он, потому что это название ему нравилось больше других.
Он заплатил пятнадцать рублей за крошечный флакончик, но был доволен. Ибо знал, что духи хорошие, если за эти деньги дают их так мало.
В пятницу, одевшись в новый костюм, он весело явился на свидание.
— Зоська, — сказал он, — вот, что я тебе купил.
— «Коти»! — воскликнула она, как ребёнок, получив неожиданную игрушку.
— Это самые дорогие духи, — сказал он. — Очень рад, что тебе, нравятся. А на мне новый костюм.
— Неужели? Встань. Повернись. Божественно!
— Подожди, — сказал он, радуясь впечатлению от подарка и костюма.
Он взял флакончик, бережно открыл его, разорвав тонкую плёнку на стеклянной пробке, и в порыве нежности начал водить ладонью, смоченной жёлтой жидкостью, по её шее, рукам и лицу. Она покорно замерла, как куколка, вздрагивая от холодного прикосновения его руки и ощущения пахучих следов на трепещущем теле.
— Довольно, довольно, — взволнованно шептала она.
— Нет, ещё ноги.
Душистая волна медленно распространялась в воздухе, вздымаясь вокруг Зоськиной фигуры невидным сиянием. Тонкий аромат перерождал комнату, превращал её из обыденного приюта людей в сказочное жилище любовников, вызывал мечту о цветущих лесах, будто сквозь невидные поры стен сюда проникло волшебство секретных масел, эссенций и смол доисторических растений.
Но где обонял он этот дурманящий запах? Почему он так волнует его, так давит сердце? Он вспомнил: так пахло от женщины, стоявшей два года назад перед витриной магазина. И волшебство воспоминаний рассыпалось перед ним, как груда драгоценных камней, сияя блеском ярких бриллиантов и нахмуренных карбункулов, лаская глаза своими лучами, касаясь ими тела встревоженной дрожью. Вся жизнь прошла перед ним в этой игре света и тени, какая-то неожиданная жизнь, не та, которая должна была быть, а та, которая была.
— Я положу тебе голову на колени, — шепнул он. — Можно?
— Тебе всё можно, к сожалению, — ответила она.
Томясь, он прижался лицом к её надушенным бёдрам, обвил их, как мощную поддержку. И почувствовал успокоение. Потом спросил:
— Зоська, ты когда-нибудь любила?
Она гладила его волосы, просовывала в них руку и ворошила.
— Любила, — медленно ответила она.
— Расскажи.
И, не переставая гладить его голову, она рассказала про свою первую любовь. Ей было тогда девятнадцать лет, значит три года тому назад. Она училась на курсах стенографии. Один ученик всегда провожал её домой. Потом куда-то исчез.
— Но это был чудак, — сказала она. — Он ни разу не поцеловал меня.
— Разве ты хотела?
— Каждой девушке хочется поцелуев, если она любит.
— Почему же ты так долго не хотела меня целовать?