Не знаю, сколько длилась эта исповедь: в комнате было много шкафов и книг, были стулья и столики, были картины — а часов вот не было. Никаких. Окна, забранные витражами, не показывали, что происходит на улице, да и свет, струящийся из них, скорее всего, светил только для этого дома. Я говорил, говорил, говорил, а светлая даже ни разу не прервала меня… Только однажды, когда у меня совсем уже село горло, милосердно предложила воды. Я принял её дар с радостью. Мной к тому времени овладела уже какая-то странная отрешённость: умом я понимал, что узнав в пересказе от первого лица, насколько именно я жалок и мерзок даже самому себе, она уже точно никогда не сможет не то что полюбить меня, но даже уважать, но мне было уже почему-то всё равно. Я слово за словом, ошибку за ошибкой, грех за грехом раскрывал перед ней свою душу и надеялся, что хотя бы немного сострадания и милосердия я ещё могу заслужить, о прощении я не решался и помыслить даже.
— И… Вот я здесь, — мой бесконечный рассказ подошёл к концу, но поднять взгляд на госпожу Кейру я так и не решался. Светлая молчала, то ли обдумывая услышанное, то ли придумывая ответ, то ли просто выдерживая паузу. Я ждал, закрыв глаза и стараясь согнуться ниже.
— Бедный, глупый Демонёнок! — сказала она наконец и, судя по стуку каблуков, поднялась с кресла и подошла поближе ко мне. Когда моей левой щеки коснулась узкая девичья ладонь и холодные тонкие пальцы, я вздрогнул от неожиданности.
— Госпожа… — что ещё сказать я не успел придумать, и тут же смущённо затих.
— Ты боишься чего-то? Здесь, в моих владениях никто не посмеет и не сможет навредить моему гостю, — наверное, сказав это, она улыбнулась. Правда в том… Что мне и впрямь было страшно.
— Да, светлая госпожа, я боюсь. Очень боюсь. Что ты… Что ты будешь презирать меня из-за всего услышанного… Что я не заслуживаю ни помощи твоей, ни твоего милосердия… Что ты оттолкнёшь и отвергнешь меня… Я так боюсь быть один — и я остался один. Мне некого даже молить о пощаде! Кроме тебя, светлая госпожа Кейра…
Тот образ девушки, что жил в моём воображении, покачал головой и холодно-презрительно выдал: «так вот как мы теперь заговорили!» Светлая погладила меня по голове, и наваждение исчезло. Жёстко, строго, но при этом на удивление доброжелательно настоящая Кейра проговорила:
— Не надо придумывать мои ответы за меня, с этим я и сама справлюсь. Договорились?
Я торопливо кивнул. «Со стороны выглядит так, будто я сам сейчас глажусь об её руку!» — пробежала в голове непрошенная мысль.
— Какой милый котёнок, — рассмеялась светлая и тут же, безо всяких переходов, спросила уже сочувственно: — Неужели, настолько соскучился по обычной человеческой ласке, Демонёнок?
Я промолчал. Да и что я мог ей ответить? То, что я просто был перед ней, уже говорило красноречивее любых слов.
— Как ты думаешь, Демонёнок, чего требует Свет от тех, кто нуждается в милосердии и сострадании? — задала она второй свой вопрос. Я ждал этого. Я знал, что речь зайдёт об этом. И я был готов. Чтобы отвергнуть Город и назваться демоном, мне хватило всего нескольких слов, одной клятвы, десятка-другого выстрелов… Если я должен отречься снова, отказаться от того, кем стал, уйдя из города, чтобы заслужить прощение — так что ж с того? Предательством больше, предательством меньше. Кейра подождала, пока эти мысли окончательно созреют в моей голове, и лишь затем медленно-медленно, почти что по слогам проговорила:
— Ни-че-го! Свет не требует благодарности за помощь — это ваша привычка, не наша!
Я молчал, поражённый и почему-то немного даже уязвлённый её словами, Кейра же продолжала:
— Вы тоже нужны миру, хотя бы для того, чтобы всем тем, кому наши дары не по нраву, было куда уйти и подумать. Насильно мил всё равно не будешь. Мы нужны людям, вы нужны… Даже эта бутафорская бессмысленная война между нами нужна людям. Ну, знаешь, — она вдруг запела какую-то незнакомую мне песню. Неожиданно, надо признать. Если она хотела выбить меня из той мрачной колеи, по которой покатился поток моих мыслей, то ей это явно удалось. Песня, по идее, была задорная и злая, я просто чувствовал, что этим словам надлежит быть порывистыми, задорными и злыми, но голос Кейры оставался спокойным, немного печальным и на удивление мелодичным:
— Героям — подвиг,
Подонкам — повод,
Юнцам посулят боевую славу,
Надежду — нищим,
Голодным — пищи,
И каждый из них обретёт то, что ищет,
Всё даст им война… — девушка впервые за этот наш разговор невесело усмехнулась, — даже тем, кто не умеет и не хочет иначе, наш общий большой мир дарит и место под солнцем, и занятие по душе. И знаешь, есть один самый главный, самый страшный секрет, о котором ведают только мудрые старые светлые и гордые опытные тёмные, старшие жрецы и кураторы, лорды и князья…
Что-то в этих словах заставило меня открыть глаза, оторвать взгляд от пола и встретить её взгляд.
— У каждого демона… И даже демонёнка, — она говорила шёпотом, всё тише и тише, так, что мне приходилось уже напрягаться, чтобы расслышать эти слова, а в её зрачках как будто сверкали шутливые искорки, — есть свой ангел-хранитель…
У меня закружилась голова, я понял, что тону в её глазах, как в бездне неба, я тяжело выдохнул и отвёл взгляд.
— Неплохо продержался, — заметила Кейра, и в голосе её не было ни издёвки, ни покровительственных ноток, — беда в одном, Демонёнок: даже такой крутой ангел, как я, не защитит тебя от того, что кроется в твоей собственной душе. Что заставляет тебя уничтожать себя?
— Я не знаю… — прошептал я в ответ.
— Подумай! Ты так боишься одиночества и пустоты, так молил меня не оставлять тебя одного… Но не ты ли довёл до логического завершения все свои старые знакомства? Не ты ли закрывал глаза, чтобы не видеть людей, бросающих на тебя заинтересованные взгляды? Так почему? Что тобой управляло?
Я сжал зубы, пытаясь прогнать из головы непрошеную мысль. Это могло быть ответом, но Господи, каким глупым, наивным, мерзким и ничтожным получался этот ответ. Проклятая светлая ведьма! А, впрочем, что она! Я сам — жалкий дурак! Устроил тут исповедь, стал ковыряться в своей омерзительной памяти! Катитесь к чёрту!
Прохладные девичьи ладони обхватили моё горло, уперевшись мне большими пальцами под подбородок, Кейра заставила меня поднять голову и снова посмотреть ей в глаза, и её взгляд, ещё недавно похожий на июньское небо, врезался в душу стальным клинком.
— ГОВОРИ! НУ!
— Я боялся быть хуже других, — процедил я сквозь зубы, — быть слабее, быть глупее, быть некрасивее. Быть посмешищем. Быть убожеством. Быть ничтожеством. Быть жертвой. Да пусть рядом хоть вообще никого не будет, чем те, кто хоть в чём-то сильнее и лучше меня! — я истерически расхохотался. Кейра отпустила моё горло и отошла на полшага.
— Что?! Что мне сделать, чтобы исправить это?! Как мне изменить самоё себя?! Скажи, светлая, скажи, мой милосердный ангел! Я должен отринуть Тьму и принять Свет?! Отрицаю! Принимаю!!! В каком бланке ставить подпись! — я вскочил на ноги, сжимая кулаки. Ярость, ненависть к самому себе и ко всему миру вокруг освежила меня, будто и не было многочасового стояния на коленях и монотонной исповеди.
— Огого как! Ты примешь Свет, Демонёнок?! — воскликнула девушка, и голос её звенел, как меч, налетевший на меч, — а примет ли Свет тебя? Об этом ты не подумал?
Я замер. Осёкся посреди возмущённо-гневной тирады, жадно глотая ртом воздух и то сжимая, то разжимая кулаки. Ярость и гнев выгорели во мне, оставив лишь страх и боль в душе.