Вскоре, подогреваемая выкриками толпа, двинулась на нас. Я успел удивиться тому, откуда у наших горожан была агрессия. И теперь сила этой агрессии, вызванной разочарованием в лидере, а значит и во всем проекте, ради которого многие бросили свою предыдущую жизнь, была настолько же сильна, как и сила недавней любви.
Меня спасло то, что я стоял напротив открытого окна. Мне удалось неожиданно ловко запрыгнуть на подоконник, и оттуда я крикнул профессору, чтобы он немедленно следовал за мной. Но расстояние между нами было большое и люди быстро преградили ему путь. Один человек из толпы набросился на меня, но я его ударил в лицо. Дэвида уже окружили со всех сторон, и я даже при желании не смог бы ему помочь. Мне оставалось только исчезнуть внутри здания. Профессору же и остальным людям из администрации толпа перегородила отход с трибуны и набросилась на них.
Выйдя с другой стороны дома на пустую улицу, я слышал крики и стоны. Я бы очень хотел вернуться на десять минут назад и спасти своего друга, но ничего изменить уже было нельзя. Как я потом узнал – Дэвида забили насмерть прямо на трибуне.
Несколько дней спустя, когда волнения улеглись, начался развал нашего детища. Разочарование в своем лидере воспринялось жителями города гораздо тяжелее, чем я думал. Я даже не предполагал, что вся идеология держалась только на Дэвиде. Люди подавали в суд за моральный ущерб, а власти официально вынесли запрет на наш проект. Адвокаты, как голодные псы, накинулись на тех, кто руководил экспериментом. Они отсудили у нас все имущество. Я остался ни с чем, даже фабрику по производству приборов пришлось продать с молотка. Но те, кто ее купили, выиграли немного - после скандала спрос на измерители упал почти до нуля. Как я узнал позже – их производство было прекращено, а все оборудование на фабрике демонтировали и продали.
Две трети горожан разъехались и Лэндсбург, из процветающего городка, превратился обратно в скопище брошенных зданий, которым был до этого. Я же вернулся в свой старый дом, в котором жил до всей этой истории. На оставшиеся после выплат по искам деньги, купил себе старый «Плимут», на капоте которого сейчас и сижу, рассказывая вам эту историю.
Правильно ли я поступил, не сдав Дэвида властям после того, как он мне рассказал о своих методах, не знаю. Я много об этом думал и мучился. Отчасти я понимал, что все это он делал для этой идеи, а не ради себя. Может я был неправ. В любом случае совесть меня будет мучить до конца моих дней.
Допив свой виски, я спрыгнул и, подойдя к задней двери, достал из машины прибор. Возможно, это был последний прибор Куперштайма в мире. К тому же это был тот самый прибор, через который мы с Дэвидом смотрели друг на друга.
Я снова сел на капот и стал бережно его разглядывать, как вдруг услышал:
- Мистер, продайте мне его.
Я обернулся и увидел темнокожего парня лет тридцати.
- А ты знаешь, что это такое? – спросил я.
- Конечно знаю. Я живу в этом городе со дня его основания – уже шесть лет. Помню нашего мэра – мистера Куперштайма. Раньше у многих из нас были такие приборы. Теперь такого днем с огнем не сыщешь – кто-то свой сразу разбил, еще тогда, а у кого-то он сломался. Продайте мистер.
- А зачем он тебе?
Парень на секунду задумался и сказал:
- Хочу продолжить дело мистера Куперштайма. Хочу возродить город. Это была великая идея!
- Думаешь у тебя получится? – поинтересовался я.
- Уверен. Это была самая стоящая затея из всего, что мне когда-либо доводилось видеть в своей жизни и бросать это нельзя!
Я включил прибор и направил его на темнокожего парня - на экране стоял человек почти чистого белого цвета.
Улыбнувшись, я подошел к нему и, протянув прибор, сказал:
- Бери так – дарю.
Еще долго он кричал вслед моей машине:
- Спасибо мистер! Спасибо огромное!
Мой «Плимут» съехал с шоссе, ведущего на Хаксвелл и свернул на проселок, привычно дребезжа подвеской.
Я ехал и думал, как это приятно, что не все твои усилия пропали даром. Что кто-то еще помнит твое дело и даже по-прежнему верит в него…
Май 2011 г.