Густые волны дыма поплыли над почвой. Валера плясал около ракеты.
- Тащи еще! - заорал он.
Теща помчалась, тряся мешками, стала хватать елки и бегать с ними к костру. Зять включился в работу. Этот могучий мужик таскал такие огромные охапки, что яйцо вскоре все было окружено дымом и пламенем, потемнело, закоптилось.
Начала тлеть и почва под ногами. Поползли язычки синих огоньков.
Зять с тещей носились среди этого ада, подваливая в костер все больше палок.
Внезапно яйцо дало змеистую трещину.
В костер вывалилась грязь. Заплясали, взвиваясь запятыми, черные веревки. Что-то заныло, как ветер.
Грязь шла безостановочно. В центре огонь уже погасал. Яйцо работало как огнетушитель, заливая огонь черной змеистой пеной.
Баба Лена со своей охапкой елок остановилась, попросила у зятя зажигалку, полила свою вязанку бензином, подожгла ее у края и смело сунулась к самому яйцу, бросила поближе к скорлупе.
Тут же ее ногу оплели, судорожно извиваясь, два присоска.
Баба Лена рухнула в горячую грязь.
- Валера! - тонко завопила она. - Уходи-и! Спасайся! Они без тебя не выживу-ут!
Но тут крепкая ручища схватила ее за пучок и поволокла наружу с криком:
- Сколько раз говорено! Не лезть не в свое дело!
Что-то взорвалось с неприличным звуком, невыносимо завоняло, и на горячих волнах этого взрыва оба участника событий полетели вверх, в могучую черную промоину, мимо железных балок, жженых тряпок, дымящихся конструкций, затем каких-то освещенных пещер (мелькало как в метро). Валера летел впереди, а теща с мешками позади, почти у него на плечах.
Они очнулись там же, откуда отправились, - в собственной квартире.
Что касается событий в их собственной квартире, то там колдун Топор погулял не на шутку, разделившись, как мы уже знаем, на бабушку-2, Кузю-2 и кота Мишу-2.
Зятя Валерия это не коснулось, а все бедствия легли на плечи бедной толстухи Татьяны, которая очнулась в собственной квартире от какой-то очень громкой музыки. Гремели барабаны в основном.
Пахло паленым, мокрым, каленым, гнилым, тухлым и кислым - как на лениво дымящейся свалке.
Не было занавесок, пол был залит какой-то мало разведенной сажей, со стен свисали клочья мокрых обоев, потолок мерно истекал черными каплями.
Татьяна поднялась со стоном и крикнула:
- Ма!
Голос у нее был какой-то дикий, она и сама себе подивилась. Просто рев какой-то.
- Ма!!!
В ответ шевеление и короткое мычание.
- Ну ма!!! Че это все, а? Че стряслось, а?
Татьяна взывала к матери, потому что считала, что именно мать во всем виновата, напилась пьяная и все подожгла.
Пора было ее судить судом совести с позиций невинного, честного, все потерявшего человека.
- Убить тебя мало, паскуда, - звенящим от слез голосом постановила Татьяна. - Кузя! Ты где? Ох, голова моя.
- Че те? - возник в дверях ее здоровенький, грязненький, хулиганистый пацан.
- Ты что наделал, а? Ты зачем все порезал, мать твою? А? - завопила Татьяна, вытрясая из шкафа свое погубленное имущество - платья, юбки, свитера, колготки и, на закуску, полулысую шубу. - Где все отцовы доллары, а?
- Мать твою! - откликнулся боевитый парень. - Молчи, сука! Я на тебя обиделся, все! Я с тобой, блин, не разговариваю! Все!
- А ремня не хочешь? - выкрикнула Татьяна.
Она была потрясена. Ее тихий, разумный, задумчивый мальчишечка, нежно любящий всех, тихий, безобидный, - вдруг стал оторвой, причем за одно утро!
Вползла мамаша. Грязная, какая-то хитроватая, с прищуренными глазками, красным носом и черными ногтями. На голове у нее красовались сальные лохмы.
- Ты че наезжаешь на пацана? - спросила мать и выругалась последними словами. - Я его в обиду не дам. Иди отсюда, это моя квартира, ясно! Иди к своему хрену позорному. А меня не волнует, - завопила она, видя, что Татьяна хочет возразить, - что вы ее сдали! Снимайте другую, мне это по семечку! Вы мне не платите ни хрена! Мне юбку не на что купить! Ему костюм, ему свитер! Вот пусть он больше сюда не суется, Валерка твой. Посмел плеснуть в меня компотом! - горделиво произнесла она. - Я ему кто, кули? Хозяин какой, ваш пропуск! Ты тоже, вообще. Расползлась как квашня, никто на тебя и взглянуть не захочет, вот ты перед ним и пляшешь. Ублажаешь. А у него таких как ты полный офис. Секретутки и уборщицы. Денег в дом не дает! Ни зарплату, ни за свою квартиру! Все на твои денежки живем с хлеба на квас! Якобы Валерка копит на машину! Да он купит машину - и поминай как звали, сядет кому-то еще на шею. Ты зарабатывай, зарабатывай. Гнись на рынке. Стой в мороз и в жару. Одна такая нашлася.
То, что говорила ей ее мать, Татьяна не раз и сама себе говорила, но все оставалось как оно есть. Мать ее жалела, и они часто вместе, без слов, сидели вечерами, пили чай, и мама иногда гладила ее по голове.
Однако сейчас Татьяна готова была эту мать убить.
- Вот так, да? - загудела она, пробираясь на кухню. - Я вот сейчас тебя поглажу... утюгом по башке. Сидишь на моей шее! Вот огребешь у меня...
Неожиданно мать встретила ее на пороге кухни со сковородой в одной руке и с ножом для рубки мяса в другой.
Татьяна в панике обернулась - на пороге стояла еще одна мать, такая же поганая, и показывала грязный кукиш, и вертела им, произнося нехорошие слова.
Кузя сидел на кровати и резал подушку ножичком, а другой Кузя в это время поливал у ее ног пол маслом из бутылки.
Два кота драли когтями ковер.
Татьяна взвыла и бросилась вон с криком: "Врача! Врача! В дурку меня положите! На помощь!"
Но по дороге она поскользнулась на пролитом масле и со всего маху грянулась головой об пол.
Тут же пришли люди, подняли ее, положили на носилки и отвезли в больницу. Там она быстро поправилась, ее навещали и мама, и Валера с сыном, никто ни о чем ее не спрашивал, а сама она временно потеряла дар речи.
А потом ее выписали, но родные что-то говорили, что сегодня все идут на концерт, и надо идти, и так далее.