Там был театр, Татьяна немного стеснялась своего вида, что слишком толстая и платье дешевое (мать сшила из каких-то уцененных отрепьев ей и себе).
Вдруг, прямо перед началом концерта, мать зачем-то встала, вышла из ряда и потопала вниз, на сцену.
- Че она? - спросила Татьяна мужа.
Он пожал плечами.
Кузя сказал:
- Бабушку сейчас будут награждать! За безупречное служение!
Выговорил все правильно, надо же!
- Видишь, - сказала Татьяна мужу, - какая у нас мама?
- Да уж, - усмехнулся Валера.
- Не то что твоя! Вообще не обращает! На Кузю совсем!
Валера только рукой махнул.
Когда бабушка добралась до сцены, вдруг открылся занавес, и все увидели стоящую за занавесом ракету. Рядом были накрыты богатые столы.
- Ракета?
- Ее будут отправлять на другую планету, - сказал каким-то взрослым голосом Кузя. - Но там такое время, что она уедет туда на сто лет, а вернется к нам прямо сейчас. Но она проживет лишних сто лет для себя. Это награда для Золушек.
Татьяна ничего не поняла.
Потом вдруг ракета осела, расползлась в талии, стала похожа на яйцо, треснула, оттуда покатили волны грязи.
Все повскакали с мест, Валера схватил парня на закорки и двинулся через толпу, но снизу тут раздался жуткий крик мамы:
- Валерик! Таня! Руку хоть подайте!
Они обернулись и увидели маму, стоящую внизу в грязи по колено, оплетенную какими-то черными лентами или (они шевелились) бесконечными змеями.
Вот одна лента вздыбилась, сделала петлю и стала дрожать у лица мамы, упруго примериваясь то одним боком, то другим, как живая.
Валерик шагнул уходить, но в этот момент завертелся на его плечах Кузя, завизжал: "Баба, баба!", стал ползти вниз, и сполз как-то, и бросился вниз к бабушке, где вскипала черная грязь, полная змей.
- Мама, я иду! - закричала на бегу Татьяна, спускаясь, а мужу гневно сказала: - Лови Кузю, раз ничего больше не можешь!
- Тещу не выдам, хватай Кузю, - отвечал Валера, бросаясь вниз как русская ракета, как хоккеист на ледяном поле.
Татьяна догнала маленького Кузю, схватила его и потащила наверх, а Валера в это время выловил из грязи бабушку.
А тут и ракета взорвалась и все исчезло.
Долго Татьяна отмывала в театральном туалете свою маму.
Валера исчез за дверью рядом...
Потом они воссоединились и пошли домой...
Отперли дверь, а в квартире, в черной жиже на полу, вертелись, вздымались и опадали черные живые веревки...
Семейка оказалась на улице и пошла в скверик. Во дворе было неудобно сидеть в таком грязном виде.
Татьяна опять стала плакать и проситься в дурдом, крича, что ей все показалось, что на самом деле мир - это сон, и ей все снится.
- Не хочу просыпаться, - твердила она как в горячке. - Дайте мне укол.
Пока она так плакала, ее семья сидела рядом на скамейке, а потом настала ночь, и все растворилось во тьме.
Татьяна очнулась, лежа у себя в квартире на полу, потому что в дверь стучали и звонили.
Она с трудом встала, открыла дверь.
Там стояли запыленные, грязные, как бомжи со свалки, мама и Валера. Мама причем с двумя мешками наперевес.
У стоящих в дверях были усталые, какие-то чумовые лица и круглые от изумления глаза.
Татьяна сказала:
- Мам, ты почему?.. Ты там? Как ты чувствуешь?
Ей никто не ответил. Пришедшие осторожно заглядывали в квартиру.
В доме зияла пустота. Ветерок из открытых, полусгоревших окон гулял, шевеля лохмотья обоев.
- Что смотрите? - спросила Татьяна. - Змей уже нет, проходите.
Они переглянулись, кивнули и вошли.
- От это да, - загудел Валерий. - Погуляла без нас.
- Не я погуляла, - тихо возразила Татьяна.
- Как ты похудела! - закричала мама.
- А ты как! А Валера!
- Кузи нет дома? - осторожно спросила бабушка.
- Слава те, нету, - ответила Татьяна и заплакала.
Бабушка поставила свои мешки на стол, единственное сухое место в доме, и сказала:
- Большой мешочек - это был Кузя.
Татьяна отвернулась и заплакала, затыкая себе рот рукой.
- А маленький? - из вежливости к больной старушке спросил Валера.
- Маленький - это был Мишка.
- Здорово. А они не разговаривают?
- Пока что нет, - ответила бабушка неуверенно.
- А что там внутри-то? - спросил опять зять. - Можно посмотреть?
- А песок. Песочек, - объяснила помертвевшая баба Лена. - И все.
Она тяжело опустилась на обгорелый диван.
Зять взял в руки маленький мешок, развязал его своими могучими пальчищами, и вдруг в образовавшуюся горловину оттуда на волю вылезла усатая голова! И тут же стал выдираться сам Мишка (уши на всякий случай прижатые). Он выскочил и от радости начал делать плотные восьмерки вокруг ног бабушки! И обвивать ее хвостом! Не обращая внимания на мокрый пол.
- Вот, - заключил Валера самодовольно и стал развязывать следующий мешок.
Через две секунды они уже все обнимались, Кузя молчал, тыкался носом то в бабушку, то в маму, Татьяна плакала, а отец всех отодвинул и стал подбрасывать Кузю до грязного потолка.
Бабушка твердила:
- Ну-ну, ну-ну, ну хватит...
А сама шмыгала носом.
* * *
Шесть рук, ведра и тряпки, пакет побелки для потолка и обои на стены...
Потом все пировали в чистой квартире, было много гостей, бабушка сделала тазик холодца и тазик винегрета. Люди натащили всякого добра.
- Мы бедные, - объяснял всем захмелевший зять, почему-то очень добрый. - У нас нет ни-че-го! Принимаем в дар любое. На тебе, небоже, чего нам негоже.
Потом народ пел любимые "То не вечер" и "Ой, мороз", печальные песни, но очень громко и радостно.
Кузя молчал, не путался под ногами, он сидел и смотрел по принесенному кем-то телевизору новости, все подряд.
Что-то он там кивал, шептал, показывал на экран пальцем, как все маленькие дети, а потом уходил и рисовал войну, взрывы или солнце, цветы и домик ниже цветов, и один раз сказал бабушке, когда взрослые уже прощались в прихожей:
- Ты не умрешь.
- А как же, - закивала усталая бабушка. - А как же. Вот вырастешь, изобретешь лекарство от смерти.
- Да, - ответил он. - Приблизительно так.