Каждая морщинка и складка на лице друга были знакомы ему, как карта окрестностей Луда, где вьющиеся линии означали потоки с плескавшимися в них рыбешками, а прямые черты соответствовали дорогам со всеми их верстовыми столбами; он читал в них все мелкие заботы, и тревоги, и каждую его шутку.
Все еще застенчиво улыбаясь, Натаниэль протянул руку. Амброзий нахмурился, фыркнул, попытался придать лицу суровое выражение и торопливо схватил протянутую ладонь. Так они и простояли минуты две, тряся друг друга за руку, посмеиваясь и моргая, чтобы скрыть слезы.
А потом Амброзий проговорил:
— Ладно, пойдем-ка в трубочную, Нат, разопьем по бокальчику моего нового янтарного цветка. Знаю я тебя, старый плут, ради этого ты и пришел!
Немного погодя, когда Амброзий под руку провожал Натаниэля к его дому, мимо них прошел Эндимион Лер.
Несколько секунд он смотрел им вслед с хмурым видом.
Давно уже господин Натаниэль не спал так сладко, как в ту ночь. Едва коснувшись подушки, он погрузился в сон. Впервые с тех пор, как услышал Ноту. Утром проснулся в отличном расположении духа. Нет лучшего лекарства, чем воля к действию.
Вчерашний разговор с Амброзием явился тому подтверждением. Он застал друга убитого горем. Амброзий мрачно заметил, что если дочь его навсегда исчезла в горах, оно, быть может, и к лучшему, учитывая тот порок, жертвой которого она пала. В здравом смысле, как его понимал Амброзий, всегда присутствовало нечто жестокое.
Однако он, так же как и сам Натаниэль, полагал, что необходимо срочно предпринять меры, дабы пресечь незаконную торговлю и арестовать контрабандистов. Они разработали план, и последующие дни ушли на то, чтобы провести его через Сенат.
Хотя коллеги воротили нос лишь при одном упоминании о господине Натаниэле, почтение к конституции было слишком глубоко укоренено в них, чтобы допустить саму возможность появления оппозиции к мэру Луда и Высокому сенешалю Доримара; к тому же мнение господина Амброзия Джимолоста было весьма весомо в их среде, и тот факт, что он во всем поддерживал предложения мэра, сыграл свою роль.
В итоге у каждых ворот Луда выставили по паре йоменов, которым было приказано не только обследовать багаж всех, кто бы ни приезжал в город, но и проверять каждую телегу с сеном, каждый мешок муки, каждую корзину с овощами или фруктами. Патрулировалась так же вся Западная дорога, от Луда до самого Эльфова перехода, где было выставлено подразделение йоменов, получивших строгий приказ денно и нощно наблюдать за горами. Ну а сенатским чиновникам пришлось наскоро заводить досье на каждого жителя Луда.
Энергия, с которой господин Натаниэль осуществил все эти меры, в значительной степени восстановила его репутацию среди горожан. И все же общественный барометр, а именно часовщик Эбенеезер Прим, продолжал присылать в его дом своего нового ученика. И дедушкины часы явным образом протестовали против подобного бесчестья. Если верить слугам, стрелки их частенько двигались вверх и вниз по циферблату, делая его похожим то на улыбающуюся физиономию, то на угрюмую. А однажды утром Прыщик, крохотный индиговый паж, влетел в кухню, вопя от ужаса, потому что — он был готов в этом поклясться — из отверстия внизу циферблата вдруг высунулся длинный зеленый, похожий на хвост ящерицы, язык.
Поскольку предпринятые господином Натаниэлем меры не позволили изловить ни единого контрабандиста или перехватить хотя бы одну из партий запретного плода, сенаторы стали поздравлять друг друга с тем, что наконец-то сумели искоренить зло, столетиями угрожавшее стране, и тут Немченс накрыл сразу троих потребителей таинственного продукта, явно находившихся под его влиянием, причем рты и ладони их покрывали пятна сока каких-то невообразимых цветов.
Одним из задержанных оказался северный пигмей, торговавший вразнос, почти ни слова не понимавший по-доримарски и потому не способный предоставить никакой информации о том, каким именно образом раздобыл плод. Вторым был мальчишка, нашедший несколько ломтиков в мусорном ящике, однако он находился в состоянии такого ошеломления, что не помнил, где именно это было. Третьей попалась глухонемая по прозвищу Распутная Бесс. Она, разумеется, тоже едва ворочала языком.
В общем, меры, предпринятые Сенатом, не помогли.
В результате к дверям Ратуши было прибито несколько подстрекательских памфлетов, обличавших бестолкового мэра, а сам господин Натаниэль получил несколько писем с угрозами, в которых ему рекомендовали не лезть не в свое дело, а то как бы не оказалось, что оно имеет к нему самое непосредственное отношение.