— Ну, — проговорил он без особого энтузиазма. — Наверно, это можно и так назвать. Это случилось в Академии — в тот день, когда убежала моя несчастная девчонка; я был до того расстроен, что мне могло померещиться все, что угодно.
— А ты кому-нибудь рассказывал об этом?
— Ну уж нет! — возмутился господин Амброзий, но тут же спохватился: — Упомянул об этом в разговоре с презренной маленькой жабой, Эндимионом Лером. И очень сожалею об этом. Жареный сыр! Но что случилось, Нат?
Господин Натаниэль едва не запрыгал от восторга.
— Я оказался прав! Я оказался прав! — радостно закричал он.
— Гм! Ну и чему же ты радуешься? — молвил господин Амброзий.
— Разве ты ничего не понял, Амброзий! — нетерпеливо воскликнул господин Натаниэль. — Таинственный незнакомец это и был Эндимион Лер. Потому что никто больше не знает о твоем видении.
— Ты прав, Нат, но прости меня, я действительно не понимаю, каким образом этот факт может нам помочь.
И тут Натаниэль рассказал другу о теориях и открытиях дамы Календулы.
Амброзий побурчал, пофыркал, помянул женский ум и склонность к опрометчивым заключениям. Однако на самом деле сообщение Натаниэля произвело на него более глубокое впечатление. Во всяком случае, он дал согласие отправиться вечером в Ратушу и обследовать полую панель. Со своей стороны, господин Амброзий делал эх им великую уступку, потому что подобные эскапады никоим образом не совмещались с его достоинством.
— Ура, Амброзий! — выкрикнул Натаниэль. — И я готов поставить головку своего сыра из Лунтравы против бутылки твоего янтарного цветка, что за всем этим мы обнаружим руку этого мерзкого лекаришки!
— Нат, ты всегда был мастером заключать выгодные сделки, — заметил Амброзий с кислым смешком. — Не помнишь, как в детстве выменял у меня породистого щенка на чучело фазана, изъеденное молью? Да, еще полпакета слипшихся конфет…
— На сломанную музыкальную шкатулку, которая начинала невыносимо врать прямо посреди «Вперед, отечества сыны, доримарцы удалые…», жужжать и скрипеть, как пьяный майский жук, — с гордостью продолжил Натаниэль. — Сделка была совершенно честной — количество за качество.
Глава XIII
Что Натаниэль и Амброзий обнаружили в Ратуше
Господин Натаниэль находился в слишком большом беспокойстве и тревоге, чтобы отправиться исследовать Ратушу до возвращения конюха, которого он отправил с письмом к Люку Хэмпену.
Однако тот, по всей видимости, скакал денно и нощно, поскольку вернулся в Луд за невероятно короткий срок.
Натаниэль, конечно, был восхищен полученным посланием, хотя не сумел выпытать у парня, каково его впечатление о Ранульфе. Впрочем, главное, что мальчик хорошо себя чувствует и счастлив. А о подробностях конюх не стал распространяться, видимо, постеснялся хозяина.
В действительности конюх и не приблизился к ферме вдовы Тарабар.
Он познакомился в придорожной таверне с рыжеволосым юношей, угостившим его несколькими бокалами хмельного вина, в результате чего провел всю ночь и значительную часть следующего дня в глубоком сне на полу таверны.
Проснувшись, он с ужасом обнаружил, что не выполнил поручения. Но тут владелец гостиницы передал ему письмо от рыжего парня, который его опоил. Парень сообщил, что непременно доставит письмо адресату — еще быстрее, чем это сделал бы сам гонец.
Конюх ощутил огромное облегчение. Он нанялся на конюшню к господину Натаниэлю совсем недавно, после Иванова дня.
Поэтому господин Натаниэль встретился с господином Амброзием в ночь полнолуния перед великолепными резными дверями Ратуши с сердцем, свободным от всех страхов за Ранульфа, и жаждал приключений, как настоящий школьник.
— Знаешь, Амброзий, — прошептал он, — мне кажется, мы оба снова стали мальчишками и собрались залезть в чужой сад.
Амброзий фыркнул. Он самым решительным образом был настроен на выполнение собственного долга, однако считал, что это не имеет ничего общего с мальчишеской выходкой.
Огромные двери, скрипнув, повернулись на петлях. Бесшумно притворив их, оба достойных мужа на цыпочках поднялись по винтовой лестнице и двинулись по упомянутому Календулой коридору.
В царившей вокруг темноте светили лишь лучики двух фонарей, которые они держали в руках.
Дом, обставленный старинной мебелью, не нуждается в других призраках. Господин Натаниэль, как известно, был крайне чувствителен к безмолвным предметам — звездам, домам, деревьям; и нередко, находясь в собственной трубочной, зажигал свечи и сидел, разглядывая книжные полки, кресла, портрет отца и даже стоявший в углу красный зонт с таким трепетом, как если бы взирал на звезды.