Хоуп Мирлис
Город туманов
Памяти отца посвящаю
Сирены, как в древности, так и в современности, обозначают лишенные морального содержания жизненные порывы, властные желания, восторги любовные, художественные или философские; их волшебные голоса зовут человека из «Земли, куда стремится его сердце», к которой, внемля им, он может не возвратиться… но голоса эти будут петь и петь, проплывет ли он мимо, или остановится, чтобы послушать.
Глава I
Натаниэль Шантеклер
Независимое государство Доримар — страна маленькая. С юга ограждена морем, с севера и востока — горами, между горами — просторная и богатая равнина, орошаемая двумя реками. Край этот весьма разнообразен — пейзажами и растительностью. На западе, удивительным образом контрастируя с пасторальной скромностью центральной равнины, облик этой земли становится если не тропическим, то уж, во всяком случае, экзотичным. Впрочем, чему удивляться: за Спорными горами, которые окружают Доримар с запада, лежит страна Фей или, как ее еще называют, Фейри. Однако государства эти не общаются между собой уже много столетий.
Общественным и торговым центром Доримара является его столица, город Луд туманный, расположенный у слияния обеих рек примерно в десяти милях от моря и в пятидесяти от Эльфовых гор.
В городе этом нетрудно отыскать все, что делает милым сердцу древнее поселение. Заросшая плющом старинная ратуша построена из радующего глаз золотистого кирпича, освещенная солнцем, она очень напоминает гнилой абрикос; есть в нем и гавань, в нее заходят суда под белыми, красными и бурыми парусами; а также невысокие кирпичные дома — не просто скорлупки, где прячутся человеческие создания, а древние живые существа, с каждым поколением обновляющиеся и изменяющиеся. Есть в нем стародавние арки, обрамляющие изящные ландшафты, и живописное старинное кладбище на самой вершине холма, и крохотные открытые площади, на которых несут караул забавные барочные статуи усопших граждан, окруженные стайками птиц, влюбленными парочками, роями насекомых и детей.
Не каждый город может похвастаться двумя реками. А Луд — может.
А деревьев в нем столько, что и представить себе невозможно.
Красивейший из домов Луда туманного из поколения в поколение принадлежал семье Шантеклеров, что на местном наречии означает петух. Дом сложен из красного кирпича, фасадом обращен в тихий переулок, выходящий на Высокую улицу, старательно оштукатурен, украшен изящными цветами, плодами и раковинами, а над дверью — задиристый стилизованный петушок — герб семейства. Позади дома — просторный сад, спускающийся к речке Пестрянке. Цветов здесь видимо-невидимо, однако растут они не везде, а только в окруженном стеной огороде, аккуратными лентами окаймляя грядки с овощами. Здесь же весной можно обнаружить приятнейшее среди всех возможных в саду сочетаний — густые тисовые изгороди и цветущие фруктовые деревья. За пределами огорода нужды в садовых цветах нет, ибо им находилось здесь множество заменителей. Ведь когда некая вещь оказывается не менее удивительной, чем первый букетик фиалок в марте, когда она своим изяществом, пестротой и неожиданностью намекает на то, что Создатель всецело поглощен эстетическими соображениями и сочетает предметы несочетаемые просто потому, что они так хорошо смотрятся вместе, тогда это нечто способно самым восхитительным образом исполнить роль цветка.
Ранней весной роль цветов в садике Шантеклеров исполняют голубки, чьи грудки переливаются сливовым цветом, и когда они вперевалку расхаживают на коралловых ножках по просторной лужайке, она кажется еще более зеленой. Стволы берез буквально слепят своей белизной, точь-в-точь как акация в полном цвету. Белый павлин в саду, создание суетливое и крикливое, тоже похож на цветок.
Наконец и сама река, как палитра художника, в ней отражаются широкими мазками краски неба и земли, осенью на ее поверхности красные и желтые листья, они вполне могли упасть в воду с деревьев страны Фейри, где находился ее исток, — даже сама река могла считаться одним из цветов, растущих в саду Шантеклеров.
Еще есть там оплетенная ветвями грабов аллея. Прогулка по такой аллее — настоящее приключение для наделенного фантазией человека. Сделаешь несколько шагов по аллее и понимаешь, что лучше было бы сюда не ходить. И дело вовсе не в воздухе, который ты вдыхаешь, а в тишине… в почти осязаемом молчании деревьев. И ты думаешь: неужели единственным выходом отсюда является то круглое и далекое крохотное отверстие, которое маячит где-то впереди? Но ты ведь не сумеешь протиснуться сквозь него! Надо повернуть назад… но слишком поздно! Просторный портал, через который ты вошел в аллею, превратился в маленькую круглую дырочку.
Господин Натаниэль Шантеклер, нынешний глава семьи, обладал типично доримарской внешностью: полный, румяный, рыжеволосый, со светло-коричневыми глазами, в которых играли еще непроизнесенные шутки, как форель в горном ручейке.
В духовной сфере он также походил на типичного доримарита; впрочем, классифицировать души своих соседей небезопасно: в конечном итоге всегда останешься в дураках. Любую встречу с любым другом нужно воспринимать как сеанс, когда друг невольно позирует перед тобой для портрета… портрета, который, впрочем, может остаться незаконченным даже после его или вашей смерти. И хотя занятие это считается увлекательным, художники к концу жизни превращаются в пессимистов. Ведь сколь симпатичным и веселым ни было бы лицо, сколь богатым ни казался бы фон первого примитивного наброска, тем не менее с каждым новым прикосновением кисти, с каждым крохотным пересмотром «ценностей», с каждым изменением светотени обращенные к вам глаза все более смущают вас. И в итоге оказывается, что вы в ужасе разглядываете собственное лицо — как в зеркале при свете свечи в наполненном тишиной доме.
Все, кто знал господина Натаниэля, не только удивились бы, но и ушам своим не поверили бы, скажи им, что он не принадлежит к числу счастливых людей. Тем не менее дело обстояло именно так. Жизнь его временами отравлял какой-то непонятный страх, он то усиливался, то утихал, но никогда не проходил полностью…
Натаниэль знал точную дату рождения этого страха. Однажды вечером, многие годы назад, он, совсем еще юный, и его друзья задумали одеться призраками своих предков и попугать слуг. В реквизите не было недостатка, поскольку чердак дома Шантеклеров был наполнен наследием прошлого: причудливыми деревянными масками, старинным оружием и музыкальными инструментами, а также старыми костюмами — трагическими жреческими одеяниями. Там пылились целые сундуки, набитые шелковыми тканями, с вышитыми или нарисованными на них любопытными сценками. Кто же не удивлялся и не пытался понять, в каких таинственных лесах наши предки находили модели для зверей и птиц, вышитых на их гобеленах, и на какой планете разыгрывались те сценки, которые были изображены на ткани? Кто знает, что именно некогда спрятали под стежками пальцы, вышивавшие их и теперь давно уже мертвые… можно только представить насмешливую улыбку, которой эти лукавые обманщики собственного потомства сопровождали свою работу. Действительно, слова февраль, соколиная охота или жатва хотят заставить нас поверить в то, что они всего лишь иллюстрируют занятия, присущие различным месяцам или временам года. Однако нас не проведешь. Эти занятия не присущи смертному человеку. И какого рода люди населяли землю четыре или пять столетий назад, какими странными познаниями они обладали, какие зловещие дела вершили, этого мы не узнаем. Наши предки надежно хранят свои тайны.
Среди старинных вещей в доме Шантеклеров не было недостатка и в тех утонченных и умудренных игрушках — веерах, фарфоровых чашках, гравированных печатках, — которые после смерти игравшей с ними цивилизации сделались жалкими и молящими — как веселые мелодии, неизбежно становящиеся жалобными после того, как превращается в пыль впервые пропевшее их поколение. Впрочем, всякий мог ощутить, что игрушки эти никогда не были по-настоящему фривольными — и в цвете их, и в очертаниях проступала некая любопытная серьезность. К тому же изображения на этих эфемерных предметах нередко имели особую мораль, потому что намекали на афоризм или загадку. Скажем, на веере, разрисованном одуванчиками и фиалками, было написано: «Почему меланхолия подобна меду? Потому что она сладка, и ее приносят цветы».