Родители уже давно спали, и Стив, чтобы никого не потревожить, тихо спустился на кухню. На обеденном столе его дожидался остаток ужина — мясной рулет со специями и салат из красной капусты. Есть не хотелось, и парень убрал еду в старый холодильник. “И зачем я тогда пришёл сюда? Хотя… Странно, но ещё на улице я был ужасно голоден. Мама опять забыла закрыть окно”, — подумал он и уже было взялся за ручку, но обнаружил на подоконнике еловую веточку и почти сгнившее перо. “Опять всякий мусор оставили. И когда же папа и мама поймут, что все эти обереги всего лишь бесполезная чепуха?” — студент сломал в руке веточку и перо и выкинул их в окно, пригладил светлые пряди и поднялся к себе в спальню.
Завтра будет сложный и скучный день.
***
На обрыве холодный морской ветер пробирал до костей. Волны разбивались об острые скалы, которые жители называют “ведьмиными зубами”. Сюда редко кто забирался, так как земля могла в любой момент осыпаться и унести с собой не только два чахлых деревца, но и человека, решившегося подняться сюда. Но сколько бы родители не пугали сказками, дети продолжали забираться на обрыв и смотреть на город свысока. Они представляли себя чайками, летающими над рыболовными судами, радостно вдыхали запах водорослей и соли — хоть где-то не было всепоглощающей хвои, море оказывалось сильнее леса.
Тонкая фигура в белом стояла здесь. Босые ноги ощущали как песчаник осыпается вниз.
Ещё чуть-чуть. Ещё чуть-чуть и всё случиться. Сначала будет боль и холод, а потом всё измениться. Они так сказали. Дышать станет легче. Можно будет увидеть то, чего никто не видел. Можно будет узнать правду и освободиться. Лес не станет преградой, Старая Ель будет защитницей. Но это потом, а сейчас нужно решаться. Принять боль, принять страх.
Всё будет хорошо.
Всё измениться.
Глава вторая. Похоронная неделя.
Утро выдалось подозрительно тёплым и солнечным. Весь ночной туман испарился, оставив после себя влажные тяжёлые следы, а на замену ему пришла по-издевательски хорошая погода. Она напоминала тем, кто смог посмотреть мир, о милых деньках на пляже или на улицах красивых, «живых», городов; остальным же, кто всю свою жизнь провёл здесь, она говорила: «Есть места намного лучше. Есть места, где не пахнет хвоей, а люди не умирают в тишине».
Весь город с нетерпением ждал этого дня — дня похорон Джолин Андерсон. Такое событие, как чья-то смерть, будоражила заплесневевшие умы и ленивые языки стариков. Они ходили друг к другу в гости, наигранно плакали об «огромной потере», вспоминали то, чего не было и, конечно, гадали на следующую кончину.
Собирались небольшими группками заинтересованных, взяв с собой домашний оберег: свиные копыта, висящие над входом в дом, или еловый венок с молочными зубами, который должен был охранять детей до того момента, как они не достигнут четырнадцати лет и все зубы не станут коренными, или же запачканное родильными водами бельё, которое хранилось, пока дети не сыграют свадьбу: складывали всё в расшитый мешок и встряхивали семь раз — на удачу. Чей оберег достанут, тот и окажется следующим. Конечно, такие обряды не работали, но жителям нравилось принимать участие во всяких древностях. Нравилось чувствовать себя более могущественными, чем они были на самом деле.
Ещё большей радостью были сами похороны. Специально для них из гостиницы на кладбище перетаскивают длинные сосновые столы, украшают их букетами цветов с еловыми ветками и ягодами, а также светильниками, вырезанными из костей животных. Также в похоронную неделю разрешается ходить в лес, потому что ведьмы радуются мертвецу и не обращают внимания на живых, пляшут вокруг Старой Ели. С самого основания города похороны — это время без страха за свою жизнь.
Однако, плохой приметой считается, если в эту неделю произойдёт ещё одна смерть, ведь тогда ведьмы почувствуют слабость человеческую и будут губить всех беспечных, жертвуя их души Старой Ели.
***
Мои родители с благоговением нагнулись над лицом тётушки, будто не мертвец это был, а какая-то реликвия. Мама плакала, но не по-настоящему — показательно громко всхлипывая, то и дело хватаясь за рукав отцовской рубашки, или кидаясь на других с причитаниями. Я никогда не любил похоронную неделю из-за этой наигранности и излишней пафосности.