- Ари, - прошептал Марк, протянув к ней руку. - Неужели ты жива?
- Вряд ли это можно назвать жизнью, - горестно усмехнулась девушка. - Знаешь, я так и не привыкла ко вкусу сырого мяса.
- Но как? Как? Я своими руками закрыл твои глаза, когда ты... Когда...
- Умерла, - в ее голосе проскользнул звон стали. - Называй вещи своими именами. В тот дождливый весенний день я действительно умерла и была похоронена на городском кладбище. Наш любимый Густав, лечивший несколько поколений семьи де Монтрев, и священник по совместительству отпевал мою чистую душу в церкви, и это была его последняя служба.
- Но ты же была совсем еще девочка, - настаивал парень. - Тебе было всего десять лет. А теперь...
- У души нет возраста, братец. Пусть тело было мертво, но душа продолжала развиваться и теперь выглядит так, как себя ощущает.
- Но ты же не... В смысле, ты ведь не ушла, ты здесь, - настаивал Марк. - Разве это возможно? Разве такое бывает?
- С колдовством и не такое бывает.
Ветер со стороны города принес запах гари и тревожное предчувствие. Марк чувствовал, как насквозь промокает одежда и неприятно прилипает к телу. Он содрогнулся и посмотрел на безмятежное лицо сестры. Оно было и родным, и чужим. С одной стороны, он все еще помнил вечера, которые они проводили вместе в отцовской библиотеке, помнил, как бегали по лужам после дождя или как бродили по городу, представляя, что у каждого закоулка и тупика есть своя история, а за углом их обязательно ждут приключения...
Но в то же время теперь, в ее резком голосе и холодном взгляде он снова видел отца в ту роковую ночь, когда их выгоняли из дома или когда исчезла мать. Он видел призрак брата, холодный и надменный, точь-в-точь каким он был в последнюю их встречу, когда Марк просил оставить в покое Клода и прекратить городские сплетни. У нее не было разве что только той презрительной усмешки, так неприятно кривившей губы и искажавшей красивое лицо в гротескную маску. Марк все еще смотрел на Ари, перебирая в памяти все эти образы, пока она не сказала:
- Это я, Марк, - и в голосе ее звучали отблески всех самых теплых воспоминаний. - Я все помню так же, как и ты, мой дорогой старший брат.
- Ари, - Марк судорожно вздохнул и упал на колени. В горле застрял ком, а по щекам сами собой потекли слезы. И вот он уже чувствует мягкую шерсть Лиса на щеке, а руки смыкаются в объятии вокруг шеи животного. - Ари...
Когда он открыл глаза, перед ним по-прежнему стояла девушка. Она улыбалась, хотя по щекам тоже текли слезы.
Девушка ненадолго смолкла, потом повернулась спиной к брату и медленно заговорила:
- Помню, в один из вечеров мы гостили у каких-то папиных друзей - не очень высоких чиновников, но людей уважаемых. Мы с Филиппом были еще совсем маленькие, и пока взрослые обсуждали свои важные дела, мы наблюдали за детьми. Они толпились у камина и говорили о разной ерунде, - мечтательно произнесла Ари. - Смеялись каким-то глупым шуткам, придумывали друг другу забавные прозвища... Когда вернулись взрослые, их не прогнали в комнаты, а оставили пить чай и даже позволили пойти в постель попозже. Они не очень много говорили между собой, но даже в молчании было какое-то уютное умиротворение...
- Это все хорошо, конечно, - буркнул Марк. - Но что...
- Я тогда подумала, - Ари его не слушала, - а что такое семья? Это ведь не просто мама-папа-дедушка-бабушка-тетя-дядя. Это не родовое поместье и не штат прислуги вдоль стен. Это вот такой уют в тишине у камина, когда можно говорить ни о чем и обо всем, а потом пить чай и молчать, и знать, что тебя поймут.
- Почему ты рассказываешь мне все это? - Марк чувствовал раздражение. Он знал, что в этих воспоминаниях ему не место, и осознание его больно ранило. - Как это поможет нам?
- А что такое семья для тебя, брат?
- Я... - начал он и умолк. Перед глазами снова предстали самые позорные воспоминания его жизни, так или иначе связанные с отцом. Изгнание из поместья, кража ключей и пропажа матери, отказ в просьбе устроиться хоть куда-нибудь, чтобы заработать на жизнь, насмешки младшего брата. Все их часы с Ари, вырванные и вымученные, неизменно укрытые покровом тайны и недозволенности, и, может быть, оттого такие долгожданные и яркие.
- У таких, как я, нет семьи, Ари, - прошептал Марк. - Зачем мы теряем время здесь? К чему это все?
- Ты не прав, - тоже шепотом ответила она и подошла вплотную. Теперь Марк чувствовал ее - запах кожи, легкое прикосновение волос и тихое дыхание. От нее шел слабый запах лилий. - Я твоя семья.
Она раскинула руки и обняла брата за шею.
- Я все еще помню, - слова засыпались быстро, как дробь капель по камням. - У меня осталось не так много времени, но я еще помню. Как только ведьма наберет полную силу, я исчезну навсегда, и лилии погибнут вместе со мной.
- Ари...
- Помоги мне, Марк, - взмолилась она. - Я не хочу уходить, не хочу умирать. Прошу тебя, помоги.
- Но о чем ты просишь? Я только знаю, что происходит нечто странное и страшное. Я знаю, что в этом замешана Клаудия. Но почему именно она, почему именно ты? Как я могу спасти обеих?
- Я не знаю всех причин. У каждого города должен быть хранитель - так получилось, что им стала я. Ты никогда не задумывался о часах, построенных дедушкой? Лис, орел и рыба охотятся за маленькой птичкой, которая и есть время. А звери - прекрасная метафора различных слоев горожан, не находишь? Я стала тем, кем была по праву рождения - лисом, занявшим не самым честным путем твое место, брат. Я ведь получала то, чего ты был лишен - не думай, что я не понимала. У меня было много времени, чтобы посмотреть на мир другими глазами. Никто не виноват, что я умерла, что заняла место хранителя. Так уж вышло, что я должна спасти то, что осталось от этого города, - она взмахнула, указав в сторону Тремолы. - Клаудия не виновата в происходящем: она не ведает, что творит. Дух ведьмы почти полностью овладел ей - как только девочка умрет, пути назад уже не будет.
- Люси! - ахнул Марк. - Неужели она?.. Не может быть! Я же просил ее! Просил не убивать!
Он повернулся в сторону города и собрался бежать.
- Постой, это еще не все, - продолжала девушка. - Ты не можешь сейчас вмешаться.
- Но почему? Она же погибнет, ты сама это сказала!
- Нельзя, - Ари неумолимо покачала головой. - Пока там Клод. Это он должен спасти Клаудию. Ты только можешь помочь.
- Клод? - удивленно моргнул Марк. - Он? Почему Клод?
"Что он вообще может?" - едва не вырвалось у него.
- У каждого своя роль.
Зарисовка девятнадцатая. Старые истории
Безумие на площади подходило к своей кульминации. Толпа улюлюкала и бесновалась, и чем сильнее разгоралось пламя, тем больше было неистовство. Густав носился взад-вперед, подначивая народ, но люди уже не нуждались в поддержке. Исступленные, они кричали все как один:
- Горите в аду!
Какая-то женщина подняла камень с земли и запустила им в пленников. Другие с радостью последовали ее примеру, и на Клода обрушился целый град. Несколько из них рассекли щеку и бровь, другие попадали в руки. Он попытался повернуться вокруг столба так, чтобы заслонить девочку.
- Гори, ведьма! Умри за наших детей! - кричала женщина, крепко державшая за руку мальчугана, который все пытался вырваться или спрятаться в ее юбках. Но мать крепко держала его, то и дело заставляя повернуться лицом к костру. - Смотри, как они будут умирать! Смотри!
Смог убежать мальчик или нет, Клод уже не увидел - кровь из рассеченной брови заливала глаза. Дым словно облепил все тело, а ноги нестерпимо пекло. Огонь еще только занимался где-то у самого подножия, но стремительно подбирался к людям.
"Вот и все", - обреченно подумал Клод, хотя какая-то его часть отчаянно не хотела умирать. Она металась внутри него, как раненая птица, отчаянно ища способ освободиться и спастись.