Жизнь до этого — лишь некое подобие, эфемерное существование.
Но внезапно…
Как гром среди ясного неба всё изменилось.
Холодный ветер перестал играть, он беспощадно точил лезвия о моё горло. Резко снизилась температура.
Я оперлась о перила, но это не помогло. Руки стали ватными, вялыми, неспособными удержать хозяйку. Порыв ледяного ветра взлохматил волосы, они прилипли к лицу, скользкими змеями оплелись вокруг шеи. По ногам пробежала судорога, и я внезапно ощутила, что на мне лёгкие замшевые туфли, совершенно не подходившие для зимы.
— Квик-Ли…
Водопад превратился в опасного зверя. Из его здоровенной глотки хлынула лавина ледяного воздуха. Никто этого не видел, никто не обращал внимания. И лишь я в оцепенении наблюдала, как струя морозного дыма замирает над водопадом, а потом резко срывается в мою сторону.
Я не могла закрыть глаза. Не могла уклониться. Всё, на что я была способна, — наблюдать, как лавина холода приближается ко мне, а потом со звуком трескающегося льда врезается в моё тело.
…Маленькая девочка Лин внимательно следила за тем, как тело взрослой Венилакриме падает на землю и начинает биться в конвульсиях. К ней подбежал Квик-Ли...
Он был очень собран, не суетился, не волновался. Уже не тот неуклюжий здоровяк, каким он притворялся весь день, — собранный, сильный солдат.
Обман, всё обман.
Квик-Ли взял девушку на руки. Рядом уже топтались стройные ряды терциев. Они отгородили Венилакриме от любопытствующих зрителей и понесли к машине.
Тело Лин затихло. Она отключилась.
Я — отключилась.
Глава тринадцатая
Меня разбудили звуки, подобно мухам тревожащие спасительное забытье. Это был удивительный сон, лишённый страхов и воспоминаний.
Сладость дремоты улетучилась. Подушечками пальцев я чувствовала прикосновение шелка, полностью контролировала позу, в какой находилась. Я знала, где я и кого могу увидеть рядом. Осознавала, сколько мне лет, и какое количество из них я потратила впустую.
Я была здесь и сейчас. Ничего не изменилось — стало другим восприятие. И всё это я почувствовала за доли секунд, ещё не успев открыть глаза.
А потом было слово…
Два голоса. Первый принадлежал Руанну, второй — незнакомому человеку. Они находились в нескольких метрах от моей постели, как я успела догадаться, в малой гостиной. С улицы в комнату долетал шум ветра, шуршание веток, хлюпанье талого снега.
Несмотря на слишком громкие звуки с улицы — каждая капля подтаявшего снега ударялась о перила балкона, как барабанная дробь, — я слышала, о чём разговаривают ящерры.
— Вы можете скрывать её сколько угодно, но это вряд ли имеет смысл… возможен рецидив, дестабилизация, и никто не знает, как это повлияет на её здоровье.
— Но почему? С другими происшествий не было! — удивился Руанн. В его голосе было слышно беспокойство.
— Что ж, ваш случай уникален. Вы не можете продолжать делать то, что делаете. По крайней мере, если вас волнует её физическая безопасность. Следующий раз может иметь другие последствия. Вы знаете, как действует Переправа, — все блоки должны быть сняты. Если нет — это отразится на её здоровье. Тот же рецидив… — говоривший на мгновение умолк. — Есть другие варианты развития событий. И гарантий я дать никаких не могу. Я врач, а не провидец.
— Я делаю это ради её блага, — пауза. — В любом случае, никакая Переправа не снимет мои блоки, а вот то, что наложили на неё в детстве, снять необходимо.
— Я это знаю, — прозвучал ответ, лишённый эмоций.
Пауза.
— Мы не можем предугадать, как будет реагировать организм этой девушки, — разворачивал свою мысль доктор. — То, что она испытывает к вам настоящее влечение, но при этом не превращается, — невозможно генетически. Я, по крайней мере, этого объяснить не могу. Она не видит других мужчин, более того, из-за крайне деструктивного земного воспитания испытывает к ним омерзение. С вашего согласия вчера был проведён ещё один эксперимент. Сотрудник нашего института, женщина, завела с ней разговор. Сильфия утверждает, что на неё девушка произвела весьма приятное впечатление. Если бы вы позволили мне вынести этот вопрос на публичное рассмотрение… — осторожно намекнул голос.
— Никакой публичности, — категорично ответил Руанн. — Меня не интересует, почему она любит. Она любит, и это главное.
— В таком случае, — доктор подбирал слова, — перестаньте на неё воздействовать. Мы пока не понимаем почему, но её организм отторгает ваше влияние. Частые головные боли — лишь первый признак, дальше будет хуже.
— Не волнуйтесь, доктор, это моя забота.
Собеседник умолк. Видимо, задумался. Сказал осторожно:
— При всём уважении, если девушка пострадает — вы обвините меня. И тогда это будет моя забота. И вы не вспомните мои настоятельные рекомендации… перестать деформировать её сознание.
Пауза. Затем — голос Руанна, глухой и сдержанный:
— У других не было таких последствий. Я не понимаю, почему они есть у неё? И люди, и ящерры переносят моё влияние без каких-либо негативных реакций.
— Не забывайте, мы до сих пор не знаем, какая у неё наследственность.
— Да какая у неё может быть наследственность?! — разозлился Руанн. — Если мы правы и её корни со «Станции 17», то каждый более-менее великий род оттуда был уничтожен, я лично об этом позаботился. Не может у неё быть серебрёной крови.
Доктор молчал. Послышалось шуршание — Руанн изменил позу в кресле. Звякнули чайные приборы — то ли кофе наливали, то ли ложкой размешивали сахар.
— А мог ли кто-то… спастись?
— Из ящерров — нет! — категорично ответил судья.
— Странный, весьма странный случай, — сказал доктор. — Лакриме… Венилакриме анализирует ваши ошибки. Её любовь не слепая. Жаль, что она не распространяется о прошлом… А силой вы, конечно… — пауза. — У вас тут холодно. Может, перейдём в комнату…
— Да, вы правы, — после некоторого раздумья выдал Руанн. Последнюю фразу он предпочёл не услышать. — Её любовь не слепая, потому так ценна. Я знаю, она — то, что я искал. Именно поэтому нужно ускорить процесс.
— Как неожиданно слышать подобное от всеми уважаемого судьи Руанна, — голос звучал по-прежнему холодно, диссонируя с приятными словами. — Тем не менее, если её случай такой особенный, Переправа могла разрушить не только ранние блоки, но и ваш… тоже… И тогда… Насколько я понимаю ситуацию, девушка не склонна воспринимать вашу манеру поведения как приемлемую.
— Не склонна.
На улице было холодно. Падал снег. Лютая зима. Я не к месту подумала, что у доктора, наверное, неплохое чувство юмора.
— Мои блоки не под силу разрушить никому, — категорично заявил Руанн. — На этой планете уж точно. Те, кто мог, давно гниют в могиле. Мы провели зачистки вместе с разрушением Мыслите. Представители либеральных кланов были уничтожены, Лакон и его шайка — мертвы.
— Конечно, — человек поставил на стол пустую чашку. Звякнуло блюдце. — Всё равно важно узнать, кем были её родители. Я так понимаю, вы уже подняли архивы «Станции 17»?
— Да. Но там ничего найти не удалось. Искать нужно не в архивах. Спрашивать имеет смысл у женщины, которая воспитывала Венилакриме.
— Убежала, — с пониманием произнёс доктор.
— Найдём. Вопрос времени. Планета маленькая, и это уже давно наша планета.
Все мои силы уходили на то, чтобы не пошевелиться. Я сдерживала дыхание, пыталась расслабить мышцы. Страшно. Тот Руанн, разговаривающий с доктором, — другой. Это не мой Руанн. Этот угрожал и требовал зайти к нему в клетку.
Не верилось, что ящерры могут быть так неосторожны. Как могли они вести столь важный, непредназначенный для меня разговор, даже не закрыв дверь?
— Как скоро можно ожидать изменений? — спросил Руанн.
— Это очень индивидуально. Следите за ней внимательно. Когда начнёт понимать нашу речь — тогда и ожидайте.
Пауза.
— Хорошо. Ваш ответ мне подходит. Но… Возможен ли вариант, что она не превратится? Мозг — инертный механизм. Я склоняюсь к мысли, что нужен некий… катализатор, который бы ускорил процесс. Действие, которое…