— Значит, и я тоже… ненормальная?
— В какой-то степени — да, — без тени улыбки ответил Странник. — А в какой, тебе ещё предстоит выяснить. По крайней мере, ты видела, к чему не стоит стремиться.
— Но люди, которые совсем ничего не боятся — кто они? Не боятся смерти, не боятся одиночества, не боятся боли или осуждения… Какие-то блаженные, наверное?
— Да, и поскольку их всегда меньшинство, общество почти во всех мирах находит их опасными и стремится уничтожить или изолировать.
— Например, объявляя психами их? Чтобы не выдать себя? — догадалась Вита.
— И это тоже. Тот, кто не боится, неудобен. Им нельзя управлять, его невозможно заставить делать то, что не нравится. В конечном итоге, иногда приходится даже стать бродягой, потому что почти нигде не рады правде, которую ты приносишь с собой… Но плюсов несравнимо больше.
— И в чём же плюс? — спросила Вита, хотя предполагала ответ.
— В том, чтобы жить. Жить и видеть все дороги перед собой, — коротко ответил Странник и поднялся. Он собрал контейнеры и приборы в стопку, отнёс их на площадку и снова приложил руку к кнопке, на этот раз ненадолго. Столик тут же увёз использованную посуду под плиту. Странник вытащил камушек-ключ из углубления, и стены беседки спустились обратно в незаметные пазы, вернув место их обеда к первоначальному состоянию.
— Нам уже пора? — спросила Вита.
— Мне — да. А ты смотри сама.
— Но… Разве ты не поможешь мне отсюда выйти?! — обиженно, срывающимся голосом выкрикнула девушка.
— А многим ты сама смогла помочь здесь? Я показал возможности, но выбор за тобой. Прощай!
— Подожди… Можно мне хотя бы увидеть, где ты выйдешь?
— Можно, но я не думаю, что у тебя это получится. Любой шаг по Городу может стать выходом, если ты готов и знаешь, куда собираешься пройти.
Странник замолчал, и лицо его снова сделалось отстранённым. Он ускорил шаг, и Вите пришлось почти бежать, чтобы успевать за ним. Они снова вошли в районы привычных человеческих домов, нарядно блестевших чистыми стёклами. «Интересно, кто моет здесь окна и поливает цветы?» — мелькнула мысль у Виты. Солнечный зайчик, отразившись от одного из окон, ударил ей в глаза. Вита зажмурилась на мгновение, а когда открыла глаза, оказалось, что Странник исчез.
Виту охватила паника. Она снова осталась одна, и теперь уже знала, что рассчитывать на новую встречу бессмысленно. Никто не мог взять её за руку и вывести из этого странного места. «А может, мог, просто не захотел?!» — подумала Вита, вспомнив равнодушного Странника, и её охватила слепая злость. Какое-то время она бесцельно блуждала по улочкам. Пробовала бежать, но быстро отказалась от этой затеи — жара и песчаная пыль утомляли, а пользы бег все равно не приносил. Приближался вечер. Вита шла, стараясь глядеть прямо перед собой и ни на что не отвлекаться, но в голове роились предательские мысли. «Если я чего-то и боюсь, так это того, что тоже здесь застряну!» — думала одна её часть. «Но ведь, до того, как сюда попасть, ты даже не знала о существовании Перекрёстков, значит, причина не в этом!» — возражала другая. Устав и от ходьбы, и от мыслей, Вита решила отдохнуть. Поискав глазами подходящую лавочку, она обнаружила, что набрела на место, особенно драгоценное в городе посреди пустыни — в нескольких метрах перед ней улицу пересекал канал. Совсем крошечный канальчик — не больше метра в ширину, — но в нём текла настоящая вода. Вита подошла к краю и опустилась на колени, стараясь дотянуться до поверхности неторопливого течения. Вода оказалась тёплая, прогретая жарким местным солнцем, но Вита почему-то ей очень обрадовалась, как будто встретила хорошего друга.
Через канал вёл каменный мостик, на котором могли впритык разойтись двое. Вита прошла по нему и почти сразу заметила дерево, растущее на берегу. Земля вокруг него, как и вся миниатюрная набережная, была заботливо укутана тем же белым камнем, что Вита встретила в «ресторане» — лишь вокруг корней оставалось немного свободного места. «Это чтобы почва, нужная дереву для роста, не смешивалась с песком», — догадалась Вита. Она присела на землю между корней, прислонившись спиной к узловатому стволу дерева, и стала смотреть на канал, по которому безостановочно текла вода.
«Если бы мама не отправила меня на дачу к тете Фае, ничего бы этого не случилось», — снова подумала Вита. Потом она вспомнила свою вечно недовольную, отстранённую мать, участие которой в Витиной жизни сводилось к выдаче ценных указаний и заданий на день, отца, больше интересовавшегося её однокурсницами, чем женой и дочерью, пятнадцатилетнего младшего брата — любимчика — всегда освобождавшегося от дачных забот и родительских приказаний, и ей стало очень жаль себя. «Из-за них я и в Москву не поехала, а ведь могла бы поступить, куда хотела! Нет, сижу теперь тут, учусь на младшего помощника старшего менеджера, лишь бы могла бесплатной домработницей служить!» Гнев снова охватил Виту, и она с силой стиснула то, что оказалось под рукой. Это был корень дерева, под которым Вита сидела. Узловатый, шершавый, он оцарапал ладонь, и это неожиданно её отрезвило и успокоило. «А что ты сама сделала для того, чтобы твоя жизнь тебе нравилась? — пробился в её сознание другой голосок, видимо, тот самый, который возражал ей раньше. — Ты могла предпринять кучу всего, чтобы изменить свою жизнь — уделить больше внимания выпускным экзаменам, чтобы хватило баллов для поступления на бюджет на выбранную тобой специальность. Могла найти работу, чтобы копить деньги на платное обучение или, на худой конец, снять комнату и съехать от горячо любимого семейства. Но нет, тогда ведь придется вкалывать вместо того, чтоб жалеть себя, а это тебе не нравится!» «Заткнись! Легко тебе говорить!» — начала возражать Вита и осеклась: она спорила сама с собой, что уже попахивало душевным нездоровьем. К тому же Вита не могла не признать, что голос, который в старых книгах обычно называют голосом совести, во многом прав. Она и вправду могла. Вита вновь глубоко задумалась. Получается, она напрасно винила в своих бедах кого-то, кроме… себя? Мысль была не из приятных, но Вита продолжала её упорно думать, не замечая, как крепко, до скрипа зубов, стиснула челюсти от усилий. «Мне ведь всегда все сочувствовали — в классе, группе института. Учителя жалели украдкой: такая способная девочка, а родителям наплевать. Порой я действительно упивалась своим страданием, чего уж там. А кто жалеет победителей? Получается, я втайне боялась именно этого — того, что меня перестанут жалеть? Боялась взять на себя ответственность за свою жизнь и чего-то добиться?..»