Они сидели на поставленных рядом с лавочкой стульях, с наслаждением уплетая ледяные кристаллы с замороженными в них кусочками абрикосов и дыни, когда неподвижный горячий воздух наполнился звуками арфы.
— Должно быть, я уже в раю, — сказал брату Фалько, — Я слышу пение ангелов.
Своим человеком в конюшнях Родериго Энрико стал сразу же. Взгляд его проникал повсюду. Он легко опознал коней преследуемых им всадников и обратил внимание на двух упряжных лошадей с беллецианскими розетками на висевшей в их стойлах упряжи. Приятные манеры и умение обращаться с лошадьми обеспечили ему дружелюбное отношение со стороны конюхов. Внезапно, когда один из конюхов вышел, а другой появился навстречу ему из-за маленького домика, в Энрико заговорило присущее ему шестое чувство.
«Смахивает на смену стражи», — подумал он, продолжая весело болтать с двумя другими конюхами. Когда вышедший из-за домика парень, которого, как выяснилось, звали Диего, подсел к ним, Энрико приложил все усилия, чтобы держаться с ним как можно сердечнее.
— Похоже, что тебе с самого утра пришлось крепко поработать, — сказал он под конец. — Позволь поставить тебе стаканчик.
На арфе играл молодой человек, сидевший на небольшой площадке позади собора. Его прямые темные волосы падали на плечи, а на лице было выражение предельной сосредоточенности. Играл он без нот, по памяти. Вокруг него собралась небольшая толпа, привлеченная чистотой исполняемой мелодии. У плеча арфиста стояла молодая женщина, которая, как только утих последний каскад звуков и послышались аплодисменты, начала бы обходить слушателей. В руках у нее была старая зеленая вельветовая шляпа, быстро потяжелевшая от монет.
Трое молодых людей, стоявшие на краю круга слушателей и носившие на себе красно-желтые значки реморского Овна, начали рыться в своих карманах. На противоположной стороне площадки двое других юношей, только что появившиеся и побогаче одетые, спросили у женщины, будет ли арфист еще играть. У младшего из них нога была так изуродована, что ему приходилось тяжело опираться на два костыля.
Она подошла и наклонилась к молодому человеку, который сидел с закрытыми глазами, не обращая внимания на окружавших его людей.
— Аурелио, — прошептала она, — ты будешь еще играть? Один калека, совсем еще мальчик, хочет послушать тебя.
Молодой человек кивнул, открыл глаза и вновь коснулся пальцами струн. Все на площадке затихли — даже двое каких-то мужчин, выпивавших в дальнем ее конце.
Новая мелодия, которую через мгновенье заиграл Аурелио, была даже прекраснее предыдущей. Все слушатели были словно зачарованы ею. Слушая ее, Чезаре представлял себя скачущим на Архангеле, опережающим всех соперников и проносящим под восторженные крики всего округа Овна знамя победителя Звездных скачек. Лючиано музыка навевала воспоминания о матери и долгих вечерах, которые он проводил с нею в детстве. Джорджии она словно бы твердила слова о неразделенной любви и утраченных мечтах.
В душе Гаэтано эта мелодия породила видение женской красоты — некий сплав кузины Франчески, которую он хорошо Помнил, и герцогини Беллеции, образ которой он создал в своем воображении. Фалько, слушая музыку, чувствовал себя так, словно и впрямь перенесся уже в новую, лучшую жизнь. Этот день он запомнит до конца своей жизни. К нему возвратился брат, он снова ехал верхом на лошади, вновь лакомился мороженым Мандрагоры, а теперь наслаждался райскими звуками. Спустя два года жизнь его началась заново.
Тронут был даже Энрико. «Эта музыка напоминает мне о моей Джулиане, — вытирая рукавом слезы, прошептал он Диего. — О потерянной навсегда Джулиане.» И у Диего шевельнулась в душе какая-то сентиментальная струнка. Подружки у него не было, но, если бы была, сейчас бы он непременно подумал о ней.
Волшебство продолжало действовать еще добрую минуту после того, как Аурелио перестал играть. На этот раз монет в шляпе оказалось еще больше. Гаэтано поговорил с женщиной, которая подвела его к арфисту, опустившему руки и сидевшему сейчас совершенно неподвижно. Поняв, что музыки больше не будет, толпа начала расходиться.
Трое приезжих из округа Овна продолжали, однако, стоять, словно загипнотизированные.
— Великолепно, — сказал Гаэтано. — Надеюсь, вы посетите нас и сыграете для моего дяди. — Сняв с пальца перстень, он протянул его продолжавшему молчать музыканту. — В любое время явитесь с ним в папский дворец Реморы, и я обещаю, что вас и вашу спутницу примут там с королевскими почестями.