– Эй, Дерби, – начинает он, голос сочится ядом, прикрытым насмешкой. – Поделись, каково это – быть сыном президента? Каша у тебя, наверное, особенная, да? С золотом вместо сахара?
За его спиной раздаются ехидные смешки, но я слышу в них не только веселье. Зависть. Недоверие. Открытая злоба. Всё это направлено против меня, и Сантес, как всегда, становится рупором общего недовольства.
– Лучше заткнись, – грубо отбиваю я. – Или хочешь, чтобы я проверил, что у тебя в миске? Может, там дерьмо?
Толпа отреагировала так, как я и ожидал. Смех взрывается с новой силой, но теперь он нацелен на Сантеса. Его ухмылка мгновенно сползает с лица, в глазах появляется неприкрытое бешенство.
– Хочешь сказать, что мы все тут жрем дерьмо? – рявкает он, видоизменяя смысл моих слов.
– Только ты, Диего, – ухмыльнувшись, обращаюсь к нему по имени. – Иначе как объяснить твой вечный бубнёж?
Инициары отвечают очередным взрывом хохота. Но на этот раз это не ядовитые насмешки, а одобрение. Замечаю, как несколько человек из группы кивают друг другу, поддерживая мою реплику. Атмосфера накаляется. В какой-то момент мне кажется, что Сантес сорвётся – его кулаки сжимаются до побелевших костяшек. Но он делает шаг вперед, впиваясь в меня полным ярости взглядом.
– Умничаешь, да? – цедит Диего сквозь зубы. – Думаешь, если ты первый в рейтинге, можешь здесь командовать?
– Я ничего не думаю, – отвечаю, не двинувшись с места. Мой голос звучит ровно, но внутри я киплю и готов к схватке. – А вот ты, Сантес, все никак не можешь определиться: то ли хочешь стать лидером, то ли мечтаешь быть главным клоуном.
Новобранцы затихают, с любопытством и азартом наблюдая за напряженной сценой. Сантес делает еще один резкий шаг в мою сторону. Но прежде, чем он успевает что-либо предпринять, его останавливает голос сержанта Синга.
– Что за цирк? – резко спрашивает он.
Мы одновременно поворачиваемся к куратору. Диего сразу отступает, натягивая равнодушную маску, но его все ещё пылающий взгляд устремлён на меня. Я тоже делаю вид, что ничего особенного не происходит, хотя адреналин уже вовсю бушует у меня в крови.
– Все в порядке, сержант, – отвечаю я, небрежно передернув плечом. – Просто обсуждаем, кто завтра быстрее дойдёт до финиша.
Синг кидает на нас долгий взгляд, потом недовольно морщится. В узких глазах проскальзывает раздражение.
– Напомнить тебе правила, Дерби? Никаких конфликтов и разборок. У нас здесь не колледж для богачей, где парни от скуки не прочь устроить поединок на кулаках.
– Так точно, сержант, – не спорю я.
Командование лучше не злить, и вообще, чем меньше внимания с их стороны к твоей персоне, тем безопаснее и спокойнее.
– Сантес, есть что добавить? – рявкает Синг, явно разочарованный тем, что публичная порка президентского сынка откладывается на неопределенный срок.
– Нет, сержант, – выжимает из себя Диего.
Синг окидывает нас обоих тяжелым взглядом и, ничего больше не добавив, к всеобщему облегчению исчезает из поля зрения.
– Ты пожалеешь, Дерби, – угрожающе шипит Сантес прежде, чем забрать свой поднос и отойти к столу.
После тестирования в учебном корпусе мы наконец-то возвращаемся в барак и первое, на что я обращаю внимание – освободившаяся койка, рядом с моей. Она опустела позапрошлой ночью. Парня из нашей группы и еще двух девчонок из других отправили на ночное дежурство после того, как те оказались на нижних строчках рейтинга по комплексным показателям физической и психологической выносливости.
Это не первый случай, но для меня каждое исчезновение новобранцев ощущается, как личная потеря.
Они не возвращаются. Никогда не возвращаются.
Кирби садится на свою койку, находящуюся в другом ряду. Он молча растирает ладонями уставшее лицо. Затем начинает заторможенно снимать заляпанный комбинезон. Даже такие простые действия заставляют его кривиться и тяжело вздыхать. Мне его жаль, но, черт, ему необходимо собраться и взять себя в руки. Он же каким-то чудом прошел первое испытание, в отличие от девяти погибших рекрутов.
Проходя мимо, Жанет бросает на меня короткий взгляд и неожиданно задерживается у моей кровати.
– Спасибо, Дерби. Ты сегодня многим помог, – вполне искренне благодарит она и, поколебавшись, присаживается напротив – на свободную койку. – И вчера, и позавчера. Я это ценю. Правда.