На всякий случай сообщаю мой домашний адрес: Тифлис, Малая Судебная (Бывшая Зубаловская) ул., д. 11. Телеграфировать Тифлис Доброфлот Ферберг.
Ваш кузен (Соня разрешает Вам называть меня „дорогим кузеном“) Миша».
20 июня 1924 г.
«Милая Лиза
<…> Мне кажется, что у нас найдется, о чем потолковать с Вами, поспорить, как говорят, поругаться. И еще хочется просто посмотреть на Лизу, в которую так влюблена Соня. А может быть, Ваша фотографическая карточка вызывает во мне какие-то неосознанные ассоциации тихих, ласковых бесед при редких встречах за уютным столом Шарлотты Ильиничны».
17 июля 1924 г.
«<…> В Тифлисе у нас две комнаты, одна с балконом и видом на город будет в Вашем распоряжении».
Здесь в письмах перерыв. Именно к этому времени и относится содержание главы «Тифлис» о поездке 1924 г., а также эпизод из главы о Тынянове, где речь идет о поездке в Тифлис и ее печальном конце, и, конечно, цикл стихотворений «Еще любовь». Сразу после подавления «меньшевистского восстания» М.С. Ферберг был арестован. Полонская вернулась в Ленинград в состоянии страшной тревоги за него. Успокоила ее лишь следующая телеграмма:
Тифлис, 12 сентября 1924
«Вернулся=Миша».
Следом было отправлено подробное письмо:
Тифлис 16 сентября 1924 г.
«Два приятных слова Вашей телеграммы получили. Ваша радость меня крайне растрогала. Моя расплывшаяся от удовольствия физиономия даже вызвала критическое замечание Сони. Неделя отсидки — вещь, конечно, не вредная, но в более интересной компании, чем была со мной, и при менее напряженном состоянии умов и сердец. Да и теснота камеры — очень неприятна. На мою долю приходилось 1¼ кв. аршина площади камеры. Приходилось сокращаться до невозможности, потому что все возможности были превзойдены. Уже при Вас друзьями были приняты меры к выяснению недоразумения. Маркман, Агамалов, Гогоберидзе оказали должное воздействие. Но все-таки неделю отсидеть пришлось. Последние дни сидения, вернее — стоянья (сидели по очереди) и были сравнительно легче. Тяжелы первые два дня, первые две ночи. Не только причастные к авантюре лица чувствовали себя, скромно выражаясь, тревожно, но и таким, как мне, было не по себе — не как дома и не как в гостях. Теперь занят ликвидацией недоразуменья. Оно осложнилось на службе, что, впрочем, я ожидал. Возможно, что уеду из Тифлиса. Мне крайне неприятно, что Ваше пребывание в Тифлисе было отравлено непредвиденными событиями. Но еще хуже, что оно отразилось на Ваших ленинградских делах. Это меня огорчает, и я чувствую себя без вины виноватым. Хочу думать, что Вам удалось ликвидировать Ваши служебные неприятности. <…> Я немного похудел, но не огорчаюсь: Вы нашли, что худоба мне к лицу. С удовольствием думаю, что будущая наша встреча произойдет при более благоприятных условиях во многих отношениях. А пока с радостью буду получать от Вас письма, которые Вам не придется начинать с фамильного „ума не приложу“. Пишите о Ваших ленинградских делах и перспективах.
В камере вспоминал Вашего „Беглеца“. [Н.С.] Тихонов в воскресенье (13-го) уехал в Новороссийск <…>
P.S. Ночь последняя, проведенная с Вами на балконе, не забыта мной. Я не пишу о ней и о том, что с ней связано, как не говорил о том, что много было понято в первые же дни Вашего приезда в Тифлис. Я не люблю говорить. Не правда ли? Пока пишите мне по адресу Доброфлота».
Тифлис, 20 октября 1924 г.
«Милая Лиза.
Великое торжество в семье Ферберг-Аш. Сегодня в 3 часа 45 м. дня исполнится семь дней моей дочурке — Аллочке. <…>
Что в России пить не умеют — сам видел. Но неужели и до сего времени способны говорить о роли русской интеллигенции? Или это только в нетрезвом состоянии. Тогда — простительно.