Выбрать главу

– СМИИИРНН-А!

Одри и Ной изливающие семя ангелы в радужном замысле…

– ВОЛЬНО.

Голые солдаты нюхают базуки и генераторы силового поля…

Мир не длится вечно…

Красная Ночь в Тамагисе. Мальчики пляшут вокруг огня и швыряют туда визжащих Сирен. Мальчики издают трели, размахивают удавками и высовывают языки.

Это не что иное, как прелюдия к Ба’аданским бунтам и осаде Йасс-Ваддаха. Мальчики меняют костюмы, мечутся от одной сцены к другой.

Близнецы Игуана танцуют у декораций Ангкор-Ват-Юксмаль-Теночтитлан. Близнец «женщина» расстегивает костюм, изображающий пизду, они изображают колонну Вьетконга.

Графиня, со светящимся будильником, тикающем в желудке и в крокодильей маске, вместе со своей свитой и Зеленой Стражей подкрадывается к Одри. Клинч Тодд в роли Смерти косой отрезает голову богине Бубастис.

Джон Алистер Питерсон в розовой рубахе с нарукавниками стоит на платформе, украшенной звездно-полосатым Знаменем и британским флагом. Рядом с ним стоит Нимун, одетый в плащ, сшитый из кожи электрических угрей.

Входит школьный совет. Они устраиваются на рядах для родителей и учителей.

Питерсон подает голос:

– Леди и джентльмены, этот персонаж – единственный выживший представитель древней расы, наделенный очень странными способностями. Поразительный случай.

Нимун сбрасывает плащ и предстает полностью обнаженным. От его тела исходит подозрительный аммиачный аромат – запах предмета, функции которого или позабыты, или еще пока недоступны. Само его тело имеет краснокирпичный оттенок с черными отметинами, похожими на дыры в плоти.

– И я могу вам сообщить – эта информация, естественно, совершенно секретна – что он и только он ответственен за наступление Красной Ночи…

Джон Питерсон молодеет и превращается в Крысолова. Он вытягивает флейту из висящего на поясе футляра из козлиной кожи и играет. Нимун начинает плавный шуршащий танец, напевая что-то на шершавом рыбьем языке, который царапает глотку, как наждачная шкурка.

Испустив крик, словно взрывающий его легкие изнутри, он падает на тюфячок, задирает ноги и обхватывает колени. Его выставленный на всеобщее обозрение черный анус окружен торчащими красными волосками. Отверстие начинает вращаться, издавая запах озона и горячего железа. Само его тело крутится, паря в воздухе над подстилкой, приобретая прозрачность и постепенно сливаясь с заливающей все небо краснотой.

Придворный чувствует идущий от него запах…

– Это…

Член Совета открывает рот…

– Это… – его вставная челюсть вываливается и падает на пол.

Парики, одежда, стулья, декорации – все затягивает вращающийся черный диск.

– ЭТО ЧЕРНАЯ ДЫРА!!

Обнаженные тела неумолимо тянет вперед. Они извиваются и визжат, как души, влекомые в ад. Гаснут огни и красное небо…

Прожектора включаются и освещают руины Ба’адана. В тоннелях Касбы играют дети. Их фотографируют немецкие туристы с рюкзаками. Старый город пуст.

В нескольких милях выше по течению стоит маленькая деревушка. Там живут рыбаки и охотники. Странники находят тут приют и готовятся к пути, который еще предстоит преодолеть.

А что Йасс-Ваддах? От древней цитадели не осталось и камня на камне. Диктор подсовывает микрофон местным жителям, сидящим у развалившихся бараков или рыбачащим с разрушенных пристаней. Те качают головой.

– Спросите Старого Бринка. Если кто что и помнит, то это он.

Старый Бринк чинит рыболовную снасть. Это Уоринг? Или Ной Блейк?

– Йасс-Ваддах?

Он рассказывает, что много лет назад Йасс-Ваддах приснился богу. Старик закрывает лицо руками. Потом он открывает глаза и показывает ладони.

– Но этот сон не понравился богу. И когда он проснулся – Йасс-Ваддах исчез.

На экране – картина. Дорожный указатель: ВАГДАС-НАУФАНА-ГАДИС. Извилистая дорога скрывается вдали.

Одри сидит за печатной машинкой на своем чердаке, спиной к зрителям. Слева от него книжный шкаф, там стоят Книга Знаний, Приход века в Самоа, Зеленая шляпа, Век Пластика, Все печальные молодые люди, Бар «Двадцать дней», Удивительные истории, Странные истории, Приключения и стопка Синих Книжек. На стене перед ним гравюра, запечатлевшая капитана Строуба на виселице. Одри смотрит на гравюру и печатает:

«Спасение»

Взрыв сотрясает весь склад. Стены и крыша вздрагивают и валятся на Одри и зрителей. Склад разваливается, превращаясь в пыль.

Труппа стоит посреди пустыни, любуясь закатом, разлитым по западному небу, похожему на громадное полотно: красные стены Тамагиса, Ба’аданские бунты, дымящиеся руины Йасс-Ваддаха и Манхеттена, вдалеке блестит Вагдас.

Сцены сменяют друг друга: тропические моря и зеленые острова, горящий галеон, тонущий в серо-голубом море облаков, реки, джунгли, деревни, греческие храмы и белые домики Харбор-Пойнта над голубым озером.

Порт-Роджер трясется на ветру, подсвеченное зеленое небо оттеняют фейерверки, необозримые поля снега, болота и пустыни, где в небо устремляются широкие горы с плоскими вершинами, хрупкие самолеты над горящими городами, пылающие стрелы, остывающие сполохами розового и серого, и, наконец – в последней вспышке света – загадочное лицо Уоринга с горящими синим огнем глазами. Он трижды кланяется и исчезает в сгущающихся сумерках.

Возвращение в Порт-Роджер

Наверное, это здесь. Скрученные доски в сплетении древесных ветвей и лиан. Дворцовый бассейн зарос тиной. В зеленой воде скользнула змея. Весь хаман затянула трава, проросшая сквозь ржавый остов ведра. Лестница, что вела на верхнюю галерею, обрушилась. Здесь не осталось ничего, кроме запаха пустых лет. Сколько их прошло? Я не знаю.

Я принес с собой ящик из тикового дерева с кожаной ручкой. Ящик заперт. Ключ у меня есть, но здесь я не буду открывать замка. Я иду по тропинке к дому Динка. Тропинки иногда долговечнее дорог.

Вот и он, на берегу, как я его и запомнил. Ступеньки и пол внутри замело песком. Запах пустоты и безлюдья. Я сажусь на засыпанные песком ступени и смотрю на залив, на корабль, который принес меня сюда и который унесет отсюда. Я вынимаю ключ, открываю ящик и листаю пожелтевшие страницы. Последняя запись сделана много лет назад.

Мы были в Панаме, ждали испанцев. Я вернулся в форт и наблюдал в подзорную трубу за приближением противника – все ближе и ближе к смерти.

– Возвращайтесь обратно! – кричу я беззвучно, безголосо – Садитесь на свои галеоны и возвращайтесь обратно в Испанию.

Церковные колокола беззвучно звонят в храмах Сестер Марии, Причастия, Исповеди… это похоронный звон по Испании.

– Пако… Хозелито… Энрике.

Отец Келли отпускает им грехи. В его голосе сквозит боль. Слишком все просто. Потом наши снаряды и мины прошивают их насквозь, как громадные стальные кулаки. Лишь единицы успевают залечь и открыть ответную стрельбу.

Пако получил пулю в грудь. Печальное насупленное лицо. Он притягивает мою голову к посеревшим губам.

– Мне нужен священник.

Я не хочу писать о том, что случилось после. Гуаякиль, Лима, Сантьяго и все остальное, чего я сам не видел. Самые легкие победы в итоге обходятся дороже всего.

Я прожег дыру во времени при помощи фейерверка. Пусть другие пройдут дальше. Используя все более и более сильный фейерверк? Совершенствование оружия остановить нельзя, оно идет своим ходом – пока вся Земля не превратится в бомбу с зажженным фитилем.

Я вспомнил свой детский сон. Я иду по прекрасному саду. Но когда я пытаюсь дотронуться до цветов, они вянут прямо у меня под руками. Свет заслоняет громадное грибовидное облако, и кошмарное ощущение безысходности захлестывает меня. Немногие успеют пройти сквозь врата. Я, как и Испания, привязан к прошлому.