Растерянно и, наверное, глупо улыбаясь, Шохов рванулся к двери, но тут попер народ, сдерживаемый дотоле ленивой проводницей, и пришлось всех пережидать. Но, глядя вверх, Шохов теперь увидел Вовку с чемоданчиком и рюкзачком, принял его прямо на руки и так обнял, вместе с чемоданчиком и рюкзачком.
— Папка! Папка! — кричал Вовка, отбиваясь.— Иди скорей, там мама тебя ждет. А это Валерка, он тоже с нами!
Шохов оглянулся на Валерку, но не смог сообразить, кто он и почему с ними, да и времени не было на раздумье.
Он оставил детей на перроне и стал пролезать в вагон, потому что кто-то запоздавший еще выходил и они никак не могли разминуться. Наконец проскочил и увидел свою жену. Она тоже была с рюкзаком за спиной и с какой-то поклажей в руках. Она опять засмеялась, увидев Шохова, и первые ее слова были вовсе не о дороге, не о вещах, а о нем: «Какой же ты похуделый!» Так странно выразилась она и поцеловала его в щеку мягкими теплыми губами.
Он засуетился от смущения, схватил чемоданы:
— Эти?
— Да, это все,— произнесла она и пошла к выходу. Оборачиваясь, добавила, что остальное отослано контейнером. Они взяли только самое необходимое.
Шофер с газика, расторопный малый, помог донести вещи. Пока укладывались, усаживались сами, Вовка весь извертелся и успел задать тысячу вопросов. Большая ли станция, сколько поездов через нее проходит и есть ли здесь аэродром, и все в том же духе. Шохов коротко отвечал, но почему-то торопился, хотя теперь-то спешить было некуда. Но так уж вышло с самого начала, что они стали торопиться, а может, Тамара Ивановна, решив, что он торопится, сама взвинтила темп — и так пошло. Старший мальчик, Валера, Шохов теперь разглядел, что он и не мальчик, а юноша, молча им помогал и ни с какими разговорами не лез.
Приметив, что Шохов к нему приглядывается, Тамара Ивановна спросила:
— Узнал? Или нет? Ну, догадайся, ты же его видел!
Шохов опять посмотрел и не смог догадаться. Да и мысли его и настрой были сейчас не из тех, чтобы отгадывать загадки.
— Да Мурашка же,— с укором произнесла Тамара Ивановна.
— Мурашка? — переспросил Шохов.— Но как я мог запомнить, он же маленький был...
— Так он же на отца похож!
— А верно.— И Шохов отвернулся.
Дорогой говорили мало. Даже Вовка перестал сыпать вопросами и прилип к окну. И Валера тоже смотрел, только Тамара Ивановна сидела, откинувшись, и задумчиво глядела на Шохова, а когда встречалась с ним глазами, улыбалась, спокойно и устало.
Вот когда он понял и почувствовал, как она любит его и как она ждала и стремилась к нему, беспутному Шохову, который мог уехать и шастать в поисках того, что, может, и не бывает на свете, и даже вовсе забыть о ней. Все это она пережила и передумала, хоть не все могла знать. Но женщина же, она кое о чем и догадывалась.
Может, он и был виноват (да уж точно был), так в этот счастливый миг его жизни еще сильней из-за своей именно вины любил он свою Тамару Ивановну, уверенный наперед, что никогда ее не оставит.
Таковы были его странные, рассыпанные между другими мысли, когда он смотрел на жену, поспевая объяснять водителю, где и как свернуть к Вор-городку, да еще отвечая на Вовкины вопросы.
Валера сидел молча и ни о чем не спрашивал. Характером, видать, он тоже был в отца.
— А сколько тыщ населения в Новом городе? — теребил отца неистощимый Вовка.— А в Челнах знаешь сколько? Триста тыщ! И памятник поставили: птицу такую... Многоголовую!
— Не птицу, — поправила с улыбкой Тамара Ивановна.— Это «мать-родина» называется.
— Но у нее же птичий хвост! — настаивал Вовка.— А у вас памятники есть? А что есть? Кинотеатр есть? А какой он?
Шохов еще раз объяснил водителю, как проехать к Вальчику, а наверху попросил остановиться.
Много раз в своих мечтах воображал он, как привезет сюда, на Вальчик, семью и, указав в сторону Вор-городка, покажет: вон, самый большой дом — наш! В деталях представлял, но почему-то не верил. Боялся, до самой последней минуты, до того момента, пока телеграмму получил, но и тогда тоже не перестал бояться: вдруг да осечка, грипп, карантин и черт знает что. Вот когда увидел детские мордочки в стекле и смеющуюся Тамару Ивановну, тогда и понял, что свершилась его долгожданная мечта!
И с этого момента только начинается его жизнь, а все, что произошло раньше, было — как предыстория, которую лучше бы теперь забыть.