— А ты, как вижу, Шохов, преуспел,— нарушил молчание Третьяков, окидывая взглядом двор, заваленный строительным хламом.— Ты, брат, живуч, а?
— Твоими молитвами,— в тон ему, но вроде бы мирно отвечал Шохов.
Они присели на скамеечку под окном. Помолчали, вглядываясь в густеющие сумерки и в отблески где-то в отдалении зажженного костра. Так им показалось поначалу, что горит костер, и Третьяков еще произнес:
— Ишь запалили! Не боятся!
А Шохов, занятый своими мыслями, сказал:
— Ребятишки, наверное.
— Да уж больно шибко.
— А может, солярку... Она знаешь как горит.
И опять помолчали.
Третьяков чуть гундосо, вяло спросил:
— Значит, все-таки затаил?
— Да нет, я о тебе и не вспоминал, честно говоря,— сказал Шохов.— Но вот сейчас увидел и вспомнил, как все было. Как ты мне эту трубу повесил.
— Я и говорю: затаил. Ну, а в чем же я виноват-то был? Только в том, что дружил с тобой?
— Нет, это я был виноват, потому что нельзя с другом вместе работать, — твердо произнес Шохов.— Учились, ладно. А работать надо было порознь. Подперло, ты и предал.
— Называй так, если тебе удобнее,— спокойно сказал Третьяков.— Но ты тоже не золото. Ты зарывался так, что сам себя под монастырь подводил. И меня, конечно.
— Ну, я и говорю, что я сам виноват,— повторил Шохов.— Вот тут я характеристику по одному поводу брал... Отлично все написали. Хороший специалист, умею организовать производство, и остальное в том же духе... Но... Написали, что мало интересуюсь общественной работой, не посещаю политзанятия и прочее. А я согласен. Меня спрашивают: «Почему вы пассивны в общественной работе?» А я отвечаю: «Некогда. Я дом строю. Вы же квартиру мне не даете?» И весь сказ. А напиши-ка это про меня друг, я ему первый скажу: «Не активный, да? А я с тобой дома, при бутылке, душу активно выворачивал наизнанку, а ты прямиком в характеристику?» Вот я и говорю, что отношения по работе должны быть такие: ты приказал, а я исполнил. А между нами долг один. Я и с рабочими сейчас не многословлю. Он, подчиненный, всяческую лазеечку ищет, чтобы в душу тебе пролезть. А цель, может, неосознанная, одна: получить любую выгоду... Как и друг у друга, когда они вместе.
— Где, кстати, работаешь? — поинтересовался Третьяков.
— На водозаборе.
— Ну слава богу. А то бы могло совпасть: опять вместе... Я в СМУ Жилстроя.
— Тоже... не выдержал? Сбежал?
— Зачем? Я в общем-то закончил там...
— Не врите, Алексей Николаевич! Там работы на сто лет хватит.
— Я закончил свой цикл и уехал. Устал.
— Это уже точнее. Устал от потогонной системы?
— От всего.
— Значит, простите за откровенность, ваша система вам счастья не принесла?
— Какая система?
— Ну, какая...— Шохов усмехнулся.— Такая. Другого топи, а себя спасай.
— Нет, Гриша,— произнес Третьяков с грустью. Как-то очень по-человечески произнес, ему сейчас нельзя было не верить.— Нет. Я и правда лучше многих других работал. Я считал, да и сейчас считаю, что цель оправдывает средства. Но я заработал язву на своей работе. А сейчас еще и нервы стали пошаливать.
— Не совесть?
— Это, милый, абстракция... Совесть! Конечно, я понимал, что я делал, когда ты уходил. Мне отец сказал: что же ты Гришку топишь?! Но ведь другого пути-то не было.
— Не было, значит? — переспросил вовсе без нервов, но определенно с горечью Шохов.— А здесь как ты собираешься работать?
— Так же, Гриша. По-другому я не умею.— И, помолчав, Третьяков добавил: — По-другому мы вообще ничего не построим.
Сумерки еще сгустились, и пламя теперь стало выше и красивее. Но они вовсе не смотрели на него, занятые своим разговором, и даже его не замечали.
— Зачем же ты пришел ко мне? — спросил впрямую Шохов. Это у него вышло немного грубовато.
— А-а... Ну, просто. Ты же тут как-никак комендант?
— Я комендант? — переспросил Шохов.
— А ты не знал! Без тебя вроде бы неудобно и вагончик поставить. Так мне сказали.
— Врут, — отрезал Шохов.
— Может быть. Но все-таки хотел заручиться твоей поддержкой. По старой дружбе,— вроде бы с иронией произнес Третьяков.
— А что ты собираешься строить? — равнодушно, чуть ли не зевая, спросил Шохов. Ему и вправду вдруг надоел весь этот разговор.
— Да ничего особенного. Мне надо несколько месяцев пережить... Мне дадут, должны дать, приличную квартиру...
— Вот и я удивился — ты же номенклатура?
— Но я уехал без разрешения... Со скандалом!
— Ах, вон что!
— Сейчас-то все улажено. Только они не могут сразу, а жить в гостинице, сам понимаешь...