Славка, конечно, тут же ввязался:
– Нам лучше, Кислушка, когда собственный Генератор есть! Если кому не жалко свои идеи разбрасывать, да за-ради бога, возьмем, мы негордые!
– Никогда ничего ни у кого не брала и брать не буду! Хорошо или плохо, но сама!
Я запихнула все в сумку и хотела смыться, но Кислушка не дала:
– Ты куда это? Ты почему всегда отрываешься от коллектива?
Все, кто уже повскакивал, тут же тихонечко присели и превратились в коллектив. Мы сидели с постными рожами, чтобы, отбыв положенное по ритуалу, сбежать кто куда. Кто по домам, а кто и по углам в съемных комнатках.
Но скоро высохнут стены (дня через два) в маленьком домике рядом с институтом, который мы только-только отремонтировали, и мы переедем туда. Это наше общежитие. Мы в нем будем жить. На первом этаже поселятся мальчики, а девочки – на втором. И не нужно будет больше куда-то ехать, куда я приезжала только переночевать, потому что днем в этой комнате хозяйкины дети учили уроки, играли, по вечерам семья смотрела телевизор, а потом я ставила раскладушку, чтобы утром ее снова убрать.
– Давайте подумаем, – строго сказала Кислушка, – как оформить нашу аудиторию. А то голо как-то, как-то не так.
– Мужики, стаканчик найдется? – к нам вошел мутный дядька в шлепанцах.
– А из горла не хочешь? – заинтересовался Славка. И мы, заржав, выбежали на волю.
Я пришел на кафедру пораньше, хотел устроить свое рабочее место. Я начал с гвоздя. Я вбил в стенку гвоздь, повесил на него календарь, как вдруг с той стороны стены раздался жуткий грохот, и послышались вопли ужаса. Я выбежал в коридор. Дверь соседней комнаты распахнулась, и мне навстречу вылетела старушка.
– Что вы натворили?! У меня упали часы!
Я метнулся на кафедру, схватил молоток, ворвался к старушке с гвоздем потолще, вбил его, повесил часы. И ходики, к нашей вящей радости, снова затикали.
Старушка, ни жива, ни мертва, перекрестилась, засмеялась, усадила меня пить чай, печеньем попотчевала.
Когда я вернулся, Владимир Григорьевич проверял клаузуры.
– Ну, Герман Иванович, каковы ваши первые впечатления? – он сел, и стул затрещал под его тяжестью.
Я не стал признаваться, что хотел бы вернуться в свой Гипромез, что разочарован, что ожидал большего… Чего, собственно, я ожидал? Кипения, бурления, всплесков, идей, среди которых нужно выбрать самую-самую.
– Мне кажется, Владимир Григорьевич, большинство даже не понимает, что от них требуется в этом проекте.
– Как вы думаете, почему?
– Может, невнимательно слушали ваши лекции. Может, начинать нужно с домика, например, тогда легче себе поселок представить.
– А вы в свое время были лучше подготовлены?
– Мне кажется, да.
– И чем это объяснить?
– Трудно сказать… У нас отбор был жестче. Нас было только двадцать пять архитекторов на стройфаке. А тут сто двадцать пять.
– Ну-ну, время архитекторов-одиночек миновало, стране нужны грамотные специалисты и много.
Мы побеседовали на эту тему, проверили клаузуры и пошли в аудиторию.
Там было десять человек.
– А остальные где? – спросил Владимир Григорьевич.
– Они еще подойдут.
– Еще подойдут? Утром вы меня уверяете, что сломался автобус, трамвай сошел с рельсов, плитка перегорела. На дневные занятия опаздываете, потому что…
Вбежал Слава.
– Почему опаздываете?
– Плитка перегорела… Пришлось в кафетерий заскочить, – он переминался с ноги на ногу, не понимая, почему все засмеялись.
Владимир Григорьевич, довольный, что угадал причину, предупредил:
– В следующий раз не приму никаких оправданий.
Дверь распахнулась, влетела Кислова. «Здрасте!» – бросила нам, вытряхнула из сумки на стол книжки, линейки, тетрадки.
– У вас тоже, наверное, уважительная причина, – сказал Владимир Григорьевич утвердительно. – Изложите ее в деканате.
Кислова побледнела. Покусывая губы, вышла. За дверью еще кто-то притих.
– Все опоздавшие отправляются в деканат за разрешением, – распорядился Владимир Григорьевич.
Он раскрыл журнал, провел «перекличку».
Мы начали разбор клаузур.
Ворвалась Кислова с отрядом опоздавших и с разрешением из деканата.
Мы закончили разбор клаузур. Владимир Григорьевич спросил, есть ли вопросы.
– Есть! – вскочила Кислова. – Вот мне влепили трояк, а почему? Потому что я сделала по-своему, не послушалась Германа Ивановича? Значит, оценивается не самостоятельная работа, а по подсказке?
– Для начала выясним, что вы хотите обсудить, оценку или вашу работу? Первое обсуждению не подлежит, значит – второе, – Владимир Григорьевич устроился поудобнее. – Как, по-вашему, для чего мы здесь? – он показал на себя и на меня. – За дисциплиной следить да оценки вам выставлять? Мне сорок три года, и я все учусь, а вам зазорно? – он помолчал. – Кстати, впредь мы будем оценивать нашу совместную работу, которая ведется здесь, у нас на глазах. То, что у вас практиковалось раньше, на кафедре основ: на занятия не ходить, работать неизвестно где, а потом приносить готовые проекты, неизвестно кем выполненные, этого больше не будет.