инялась раздавать подарки. Отдельный сверток достался и Маркычу. Он улыбнулся, ощупав через бумагу бутылку. Вот хитрая девка, что придумала-то! Кроме бутылки, в свертке оказалось два фунта колбасы. Маркыч очень "уважал" колбасу и только покачал головой. Ну, и девка, прямо, можно сказать, убила человека вот этой самой колбасой... Анисья покосилась на бутылку, но Авдотья Ивановна ее предупредила: -- Это, маменька, не простая водка, а дорогая. Все господа ее пьют и никогда пьяными не бывают... -- Н-но-о?!-- радостно удивлялся Маркыч, просматривая дорогую водку на свет.-- Совсем, значит, непьяная водка? Оказия... Анисье досталась большая шерстяная шаль, Степаниде шерстяная материя на целое платье, Петьке новый пиджак табачнаго цвета, и т. д. Конечно, был и чай, и кофе, и сахар, и леденцы, и орехи. Все сразу оживились. Анисья накинула на плечи шаль и смотрелась в осколок зеркала на стене; Петька напялил на себя пиджак; Степанида прикидывала материю,-- оказалось, что Анисья всю жизнь мечтала иметь такую шаль, Петька мечтал о таком именно пиджаке, а Степанида даже во сне видела именно вот такую веселенькую материю. Маркыч в это время успел раскупорить бутылку и налить рюмку дорогой питерской водки, но в момент, когда он ее поднес ко рту, растворилась изба и показалась кривая Фимушка и кума Ѳедосья. Оне не вошли в избу, а как-то втиснулись, придавив в двзрях одна другую. -- Здравствуйте, Иван Маркыч и Анисья Петровна,-- проговорила кривая Фимушка, отличавшаяся замечательным ораторским талантом.-- А мы, значит, на огонек завернули... У кумы Ѳедосьи полусапожки порвались, так вот починить бы... Кума Ѳедосья ткнула кулаком кривую Фимушку, потому что требовавшия починки полусапожки остались дома. -- С питерской гостьюшкой проздравляем,-- закончила Фимушка свою речь. Маркыч с ожесточением опрокинул рюмку и плюнул, а Анисья пригласила соседок присесть. Она вполне понимала ненасытное бабье любопытство, а потом и самой хотелось похвастаться питерскими подарками. Что же, слава Богу, не украли, пусть посмотрят... Соседки с жадностью накинулись на подарки и долго ахали и качали головами. Пошлет же Бог людям такое счастье... -- Ты теперь, Анисья Петровна, как наденешь свою шаль да выйдешь на улицу -- не отличить тебя от попадьи. Авдотья Ивановна была совсем не рада дорогим гостьям и смотрела на них злыми глазами. Ее поражало это деревенское нахальство, с каким эти бабы ворвались в избу. Что им нужно, в самом-то деле? Впрочем, оставалась надежда, что оне посидят и уйдут когда-нибудь... Степанида тоже была возмущена и ушла за перегородку. А гостьи продолжали сидеть и болтали, как ни в чем не бывало. -- И не узнать бы тебя, Авдотья Ивановна, кабы на улице где встретились,-- говорила кривая Фимушка, подперев щеку рукой.-- Настоящая барыня... Недаром, видно, пословица говорится, что Бог да город -- чорт да деревня. -- И в городе такие же люди живут,-- уклончиво ответила Авдотья Ивановна. -- Такие да не такие... Чать, в Питере-то все генералы одни живут? -- Есть и генералы... -- И ты у генерала живешь? -- У генерала. -- Сердитый? -- Нет, ничего... -- Все-таки, поди, страшно, когда он по дому с саблей ходит... Разсердится и сейчас зарубит. -- Мой генерал ходит без сабли. Он из купцов... коммерции советник. -- С бородой? -- С бородой... -- Ну, если сабли нет, так апалеты... -- И эполетов нет. Один генералеский чин... Кума Ѳедосья и кривая Фимушка только переглянулись между собой, а потом в один голос проговорили; -- Смеешься ты над нами, дурами, Авдотья Ивановна... Обе гостьи обиженно поднялись и начали прощаться. Их не удерживали. Выйдя в сени, кривая Фимушка плюнула и сердито проговорила: -- И все-то врет эта самая Дунька-сахарница... Все врет. -- А ты видела -- чемодан-то в углу стоит? Весь полнехонько набит сахаром. -- И то, Петька даве едва доколок его до избы. Тяжеленный... -- Надо полагать, хорош Дунькин-то генерал... х-ха!.. -- Ну, это ей ближе знать... А только одета на отличку. И притом сережки и перстеньки... Миѳический Дунькин генерал с бородой, без сабли и эполет, так и остался для обеих женщин загадкой. А вот что Дунька-сахарница увертлива -- это верно. Вон сколько всякаго добра навезла, да еще в Питере сколько осталось. -- А морду зачем она красит?-- спрашивала кума. Ѳедосья. -- Генералу хочет пондравиться... Все барыни красятся, ну, и Дунька-сахарница за ними. По уходе соседок в избе воцарилось неловкое молчание. Маркыч выпил несколько рюмок водки и захмелел. Когда Анисья хотела взять у него бутылку, он разсердился. -- Это я для закуски пью, глупая! Хороша закуска... Авдотье Ивановне хоелось поговорить с матерью и сестрой "по душам", но при отце было неудобно. Степанида разсматривала сестру как-то исподлобья и не могла признать в ней ту Дуню, которую когда-то увезла тетка Лизавета. Совсем другая женщина, не из их семьи. Петька думал то же самое и вопросительно смотрел на Степаниду. Авдотья Ивановна старалась не смотреть на сестру, чтобы напрасно ея не смущать, хотя и заметила, что руки у нея такия большия и красныя. Последнее ее огорчало. На такую пятерню и перчаток не подберешь... Авдотья Ивановна осталась ночевать и, вспоминая старину, забралась на полати, где спала Степанида. Когда она стала раздеваться, Степанида с детским любопытством разсматривала все подробности городского дамскаго костюма и никак не могла удержаться от смеха. -- Ах, ты, глупенькая,-- ласково говорила Авдотья Ивановна, обнимая ее.-- Совсем дурочка!.. Степанида молча целовала сестру, и Авдотья Ивановна прижимала ея мокрое от слез лицо к своей груди. Ей тоже хотелось плакать. К душе поднималось что-то такое забытое, по хорошее, доброе и светлое. Пахло сапожным товаром; по стенам с шуршаньем ползали тараканы; из-за перегородки, где спали старики на одной кровати, раздавался тяжелый храп Маркыча. -- У тебя есть жених?-- спрашивала шопотом Авдотья Ивановна, когда улеглась рядом с сестрой. -- Есть!..-- еще тише ответила Степапида. -- Ты его любишь? -- А разве можно жениха не любить? Под венцом поп про это читает каждый раз. Девушка, очевидно, не понимала даже самаго слова "любовь", и Авдотья Ивановна тихо разсмеялась. -- Ну... нравится он тебе? -- Ничего... Только ростом мал. У нас все парни такие... недоростки... Смешной он, Илюшка. Вместе на фабрику ходим... -- Кто же тебе сказал, что Илюшка твой жених? -- А мамынька. У них семья небольшая: Илюшка второй брат, только в солдаты не попадет, потому что палец ему машиной оторвало. Старик попивает случаем, а братья не пьют. Корову держат... Ничего, хорошая семья. Старший-то брат на выдел просится, а Илюшке и двор и усадьба достанется. Илюшка глупый, как-то мне целый фунт пряников подарил. Сестры долго шептались, пока Степанида как-то по-детски заснула на полуслове. Авдотья Ивановна не спала почти всю ночь. Она видела сестру замужем, видела этого мужа-недоростка, вот такую же лачугу, грязных ребят, бедность и в конце концов Степаниду обозленную, исхудалую, состарившуюся прежде времени, как все эти кумы Ѳедосьи и Фимушки. -- Нет, увезу ее в Питер,-- еще раз решила Авдотья Ивановна.