В древесно-подготовительный цех мы заглянули без особой необходимости, просто по пути. Я хорошо знаю, как впечатляет свежего человека это зрелище, когда за несколько секунд огромное бревно измельчается в щепу, и не торопил гостей, хотя какое-то неясное, смутное беспокойство подсказывало мне, что задерживаться здесь не стоит…
Мы уже направлялись к выходу, когда в грохочущей, но по-своему упорядоченной звуковой лавине с тревожной внезапностью прозвучал сбой. То, что мы увидели, заставило нас растеряться, оцепенеть — на транспортере с пугающей скоростью вырастало беспорядочное нагромождение бревен. Видимо, ленту заклинило, а синхронизатор, который должен был отключить всю систему, не сработал, и потому барабан продолжал выплевывать из пасти привычную продукцию, она не умещалась на узкой ленте транспортера, и вот уже несколько чурок, словно бы выброшенные из катапульты, разлетелись в разные стороны.
Все решилось в несколько секунд. Начальник цеха беспомощно выкрикивал противоречивые команды, оператор опасливо поглядывал на рассыпающееся деревянное скопище; короткие кругляши летели с тяжелым свистом, преграждали дорогу к табло… Кто-то должен был рискнуть, броситься под град увесистых, будто бы выпускаемых из пращи, деревянных снарядов. И сделал это Черепанов. Он, правда, бросился не к табло, а к рубильнику, находившемуся в стороне, у входа, рванул его, цех погрузился в полутьму, и несколько минут понадобилось, чтобы глаза привыкли к слабому свету, снопами пробивавшемуся из небольших окошек высоко под крышей, и на то, чтобы я пришел в себя, осознал, что опасность миновала, а она могла быть вовсе не шуточной. Вадим отдавал одно за другим четкие указания… И разгружать транспортер от завала первым бросился тоже он, вслед за ним устремились еще несколько человек, я робко попытался удержать Федотова, но тот с азартом включился в работу…
В эти минуты я искренне восхищался Черепановым. Я и прежде знал за ним такую особенность: в решающие минуты он отряхивал с себя лень, равнодушие и преображался на глазах, откуда-то появлялись в нем находчивость, самообладание, но тогда Вадим превзошел себя самого. Грешным делом, я даже подумал тогда, что Черепанову просто не повезло, не нашел он в жизни поприща, на котором можно было бы сполна проявить свою натуру… или, быть может, такого поприща не существует, и в любом деле, в любой профессии наряду с минутами риска, эффектных и дерзких решений есть недели и месяцы будничного, утомительного и довольно скучноватого труда, а на него у Вадима пороха не хватает. Не знаю, так оно или нет, но в тот день Черепанов был в ударе. Когда продолжили обход, он в небольшой группе из десяти человек оказался «душой общества». В каждом цехе Вадим находил повод для красноречивой и остроумной реплики, правда, она не всегда касалась сути вопроса, но это уже, как говорится, дело десятое. Я снова и снова вспоминал аварию с транспортером, думал о том, насколько несовершенна еще у нас на комбинате техника безопасности, словом, настроение было далеким от веселья, поэтому в душе я был даже благодарен Черепанову за то, что он взял на себя заботу о жизненном тонусе Федотова и его сопровождающих. Ну, а когда ближе к вечеру мы сидели за шашлыком, Черепанов сам себя превзошел. По настоянию Федотова Вадим устроился слева от него, я сидел справа, но если у меня дело не пошло дальше вымученного тоста «за дорогих гостей», то Черепанов сошелся с Федотовым, что называется, накоротке. Испытывал ли я к нему ревность? Конечно, не без этого. Но самую легкую; да и тому застольному братству, к которому причастился Черепанов, особого значения я не придал: дорого ли стоят клятвы, подогретые чудодейственным эликсиром из бутылки с тремя или пятью звездочками, и мало ли встречаем мы в поездках очаровательных эпизодических знакомых, память о которых выветривается через месяц?