От невеселых этих мыслей лучше я себя не почувствовал. Выдернул из розетки телефонный штепсель, решил немного подремать. Но голова была словно свинцом налита, сон не шел. Прежде мне казалось: дело только в том, что устал за год и достаточно побывать в отпуске, чтобы все вошло в норму. Но теперь на меня навалилась какая-то дикая тоска. Я чувствовал себя волом, который пашет и пашет и впереди у него никакого просвета.
Я лежал и думал: ради чего все-таки я живу? Ради работы? Пожалуй. Но разве может работа быть смыслом жизни, ее целью? Разве нет чего-то ущербного в человеке, который посвящает себя ей полностью, без остатка? Ну, а чему тогда еще? Семье? Она, в сущности, распалась. Правда, есть еще Андрей, Андрюшка. Приходишь домой и встречаешься с собственным детством… И еще — Ирина. Когда я вспоминал, как она разговаривала с дочерью, а та смотрела на нее блестящими карими глазками и повторяла: «Да, мама. Хорошо, мама», — я думал: «Вот человек, с кем я мог быть счастлив».
Почему я не женился на ней? Не знаю. Впрочем, зачем хитрить — прекрасно знаю. Боялся, что не хватит сил круто изменить жизнь. Я представлял, сколько энергии объявится у Люси, когда она захочет удержать меня, прибрать к рукам. Имя мое начнут трепать на каждом перекрестке, а я очень не люблю этого. Нет, не то. Вот чего я боялся: не повторится ли с Ирой та же история, что была у меня с Люсей? Ведь как поначалу я любил ее! Идиллия, да и только. Разве не скучал без нее, даже если не видел всего несколько часов? А теперь? Не знаю, что случилось, только не сумели мы сберечь то хорошее, что было у нас. И не получится ли то же самое с Ириной? Пока до сих пор мы ни разу не поссорились, а сохранится ли все это, если жить бок о бок неделями и месяцами? Нет, опять не то. Ира не Люся, у нее счастливое умение не распыляться на мелочи, к быту она относится с веселым, пренебрежительным спокойствием, а Люся — неумеха, вечно создает из всего проблемы и сама же страдает из-за них. Нет, главное препятствие — это Андрюшка. Из-за него я и не могу уйти. Может, Ира и согласилась бы взять его к себе, конечно, согласилась бы, да ведь Люся не отдала бы. О господи, какой-то заколдованный круг…
Я не заметил, как заснул, провалился в тяжелую дрему. Разбудил меня пронзительный звонок в дверь. Теряя на ходу тапочки, я подошел, открыл замок — Саша.
— Галина приказала, чтобы я приехал. Телефон молчит. Боится, не случилось ли чего.
Я не ответил, машинально взглянул в зеркало. Щеку отлежал, на ней багровый отек, глаза заспанные, оплывшие, волосы всклокочены. Хорош, нечего сказать! Интересно, сколько же я проспал: час, полтора?
— Давай, Саша, чайком побалуемся.
— Нет, нет, — засмущался он. — Надо ехать.
— Пошли, — потянул я его за рукав.
Саша с опаской посмотрел на паркет, на свои ботинки и, ступая зачем-то на цыпочках, прошел на кухню.
Я поставил на плиту чайник, включил телефон и набрал свой служебный номер.
— Ой, Игорь Сергеевич, — обрадовалась Галя, — а вас все ищут! И телефонограмма из Москвы. Я объясняю, что вы больны, но телефон у вас молчит. Не знаю, что и думать… Попросила Сашу приехать.
Хотел было сказать о том, что водитель разбудил меня, но в последнюю минуту удержался. Как-никак Галя беспокоилась обо мне, сделала это из лучших побуждений. Попросил секретаршу перечислить, кто мной интересовался. Ермолаев, Тихомиров, Чантурия… еще несколько фамилий. Я подумал: кто только сегодня не звонил мне — и домой и на комбинат; все, кроме жены. Но тут же пристыдил себя: Люся просто могла не знать о моей болезни. Кстати, сам запрещаю ей звонить на работу без особой надобности, а как иначе она могла узнать об этом?..
А Черепанов, значит, молчит, выжидает. Ну, хорошо, пусть посидит в засаде, сам себя перехитрит. Приказ о назначении Гурама исполняющим обязанности подписан, обратного хода уже нет. А вот то, что Печенкина не объявляется, плохо. Придется самому разыскивать ее.