Я почувствовал, как медленно и неудержимо краснею.
— Ну ладно, — спокойно заключила Люся. — Не хватало еще, чтобы я допытывалась, кто эта женщина. Черт с ней! Ночью я не спала и все думала, как будет дальше. Знаю тебя: молчишь, терпишь, а потом решишь все в одну минуту. И мне стало страшно. Не представляю, как мы будем одни с Андрюшкой.
— Почему я должен вас бросить? У меня и в мыслях не было.
— Вот увидишь, — обрадовалась Люся, — теперь все будет по-другому. Я поняла, что дальше так нельзя. Приходишь домой, а я со своими капризами, истериками.
— Ну ладно, ладно…
Я понимал, что Люся ждет от меня каких-то слов, примирительного шага, и мне мучительно было ее жаль, но ничего не мог с собой поделать — мстительное чувство было сильнее меня, с тайным удовольствием я наблюдал, как она терзается.
За окном несколько раз просигналила машина — приехал Саша. Вернее, приехал он уже давно, а теперь подавал сигнал. Иногда, если утром было срочное дело, я просил водителя посигналить — для гарантии, чтобы не опоздать.
— Надо ехать, — развел я руками. — Потом договорим.
— Я уже все сказала. Это ты молчишь почему-то. А я сказала все.
— Вот и хорошо.
— Боже мой! — жалобным голосом, обращаясь не ко мне, а словно и впрямь апеллируя непосредственно к богу, воскликнула Люся. — Ну почему, почему он не хочет мне поверить? Почему он не хочет, чтобы все было хорошо! Я ведь не оправдываюсь, я все признаю, все поняла.
— А не слишком ли поздно?
— Нет, — горячо возразила она. — Совсем не поздно. Вот если ты уйдешь, разрушишь семью, тогда будет поздно. Посмотри на всех, кто женится во второй или третий раз, — что они, счастливы? И первую семью не смогли сохранить, и дальше идет наперекосяк. И у тебя, если хочешь знать, характер тоже не мед. На работу я боюсь тебе звонить — рычишь по телефону… Нет, надо стараться сберечь то, что есть, а не бегать на сторону.
С улицы донеслись три длинных гудка — с равномерными интервалами. Значит, Саша уже волнуется. Я схватил с вешалки плащ и шляпу, открыл дверь.
— Когда придешь сегодня? — грустно спросила Люся. — Приходи пораньше…
С тоскливым чувством вышел я на улицу. Вот победа, которая не радует. Если бы год или месяц назад Люся произнесла половину этих покаянных слов, как было бы хорошо! А сейчас… Нет, я вовсе не считал, что поздно пытаться склеить наши отношения, но слишком многое уже надломилось. Может, поэтому я и мучаю ее сейчас? Разве по-человечески это — Люся заливается слезами, а я как бесчувственный истукан… Эх и дела!
Я сел в машину и не сразу понял, почему вопреки печальным мыслям настроение резко изменилось к лучшему. Ах, вот что: кончилась эта тягомотина с дождем, и снова, после бог знает какого ожидания, я увидел солнышко — уже по-осеннему невысокое, тусклое. За ночь слегка подморозило, но только маленькие лужицы покрылись непрочным ледком, а большие подернулись полупрозрачной пленкой, словно жир в наполовину остывшем бульоне. На фоне бледно-голубого неба очертания домов, сопок и тайги, видневшейся вдалеке, казались непривычно резкими, будто бы специально подретушированными. Прежде чем машина двинулась с места, я успел заметить еще, что березка у крыльца за время долгого ненастья потеряла почти половину листьев, а у рябины запламенели прежде желтоватые ягоды. Что же, пора — конец октября.
Саша нажал на газ, «Волга» рванула с места. А я откинулся на сиденье, прикрыл глаза. «Вчера ты приводил женщину…» Приводить я никого не приводил. Ира пришла сама, но это, разумеется, дела не меняет. Гриф секретности, стало быть, с наших отношений теперь снят. Или соседи, которые видели Иру возле дверей моей квартиры, не знают, кто она? Хорошо, если бы так. Впрочем, и это неважно. О господи, о чем я думаю! Жена узнала, что ко мне приходила любовница, надо как-то выпутываться из этой ситуации, а я? Хотя стоп! Наконец я понял, почему так холодно держался с Люсей, почему не откликнулся на ее порыв, не пошел навстречу. Заключи я мир, Люся не растерялась, содрала бы с меня три шкуры за вчерашний «визит дамы». А так она — в обороне, а кто защищается, тот всегда виноват. Вот, оказывается, в чем фокус!
И все равно объяснения не успокоили меня. Запутался я в этой шахматной партии. Получается, все утро я мучил жену из-за того, что не хотел в своей вине сознаваться. Ну, положим, не только из-за этого, и сама она кое-что заработала, но все-таки…
Неужели у всех так? Неужели всякий брак основан на неуступчивости, на борьбе самолюбий? Как это странно: пока ухаживаешь за девушкой, все готов ей простить — и то, что она опаздывает на свидания, и то, что подолгу выбирает шляпку в магазине… это даже умиляет тебя, ты свято убежден, что каждая шляпка твоей невесте к лицу, сшита специально для того, чтобы украшать ее милую головку. Ты называешь свою возлюбленную первой красавицей, обещаешь сделать самой счастливой, но вот проходит несколько лет, и уже не можешь простить ей плохо выглаженной рубашки, а в кино вы угрюмо смотрите в разные стороны, вам не о чем поговорить пятнадцать минут перед началом фильма. Неужели у всех так?