— Дед и говорит, что не все, — захохотал Володька. — Телеграфные столбы не пьют.
Степан не стал вмешиваться в разговор, вспомнил, что собирался позвонить Светлане.
Пока ее нашли и позвали к телефону, он успел съесть два бутерброда и понял, что еще больше проголодался. Вечно этот «пикап», который возит обеды из трестовской столовой, ломается, приходится перебиваться всухомятку, а так и до язвы недалеко.
— Привет. Ну, что у тебя? — услышал он Светкин голос.
— Ничего. Все нормально. Народу очень много. А у тебя?
— Тоже ничего. Ты обедал?
— Не привозили сегодня, машина сломалась. Купили кое-что, бутерброды сделали.
— Я же говорила: возьми термос!
— Ну ладно! Ты что хотела сказать?
— Ничего. Просто узнать, что у тебя.
— Ну, и у меня ничего.
— Когда домой?
— Как всегда.
— Ну, пока.
— Пока.
Степан повесил трубку. Зачем он звонил? Какая-то бессмыслица. Но не позвонишь — целая история. А так — словно обряд священный выполнил и все в порядке.
— Что, отчитался перед женой? — усмехнулся Володька. — Ловко она тебя подцепила — все время на крючке держит. Говорил тебе: не женись!
— Не слушай его, Степа, — вступилась Надя. Прямых споров с Володькой она избегает, но вот так, как сейчас, любит ему возразить. — Он тебе просто завидует.
— Я? Ему? Да в чем завидовать — в том, что хомут на шею надели? Я человек вольный!
— Жениться тебе надо, Володька! — вмешался в разговор дядя Миша. — Хватит девкам мозги крутить.
— Да кто сейчас женится? Только дураки. У Степки одна жена и та проходу ему не дает. А у меня их десять штук. Ну, не десять, а меньше двух сразу никогда не бывает. Станут ревновать, я тут же привожу третью, и они мигом затихают.
— Нахал ты, Володька! — не выдержала Надя. — Хочу на тебя посмотреть лет через двадцать, когда все десять жен тебя бросят и ты никому не будешь нужен. Тогда по-другому запоешь!
— Ну, до этого еще дожить нужно!
Степан решил не реагировать на разговор, хотя речь шла именно о нем. Что там говорить: он немного завидовал Володьке, завидовал той легкости, с которой тот сходился и расходился с женщинами. Но таким, как Володька, нужно родиться, и если он не был на Володьку похож, то и говорить тут не о чем. Степан вспомнил о том, как, вернувшись из армии, он первые недели страдал и мучился оттого, что не мог ни с кем познакомиться. Не везло, как говорится. Правда, кто-то из приятелей пытался ему помочь, но все-таки это явно не то, когда не сам знакомишься, а тебя знакомят, словно кота в мешке покупаешь…
Степан почему-то снова вернулся к мыслям о квартире: когда они получат ее, сразу и отношения со Светкой наладятся, а то она раздражается из-за каждой мелочи, все-таки в чужом доме живут, с чужим человеком.
Степан съел еще один бутерброд с сыром, сыр был твердым и невкусным.
— Вы что, сыр в ломбарде покупали? Ему уже сто лет, не меньше.
— Я ведь говорил, — оживился дядя Миша, — я говорил, что вместо сыра надо было купить сала. И вкуснее, и полезнее.
— Иди ты, дед, со своим салом знаешь куда? — проворчал Володька. — Заладил одно и то же: сало да сало.
— А что, — сконфузился дядя Миша, — зимой холодненькое сальдо…
— Не все его любят, — попыталась внести миролюбивую нотку Надя. — Степа, — предложила она, — позвал бы ты Громоотвода. Сидит небось голодный.
— Он голодный! — возмутился Володька. — Да у него всегда полный портфель еды. Жена ему собирает. Там и термос, и котлетки, и печенье.
— Ты что, проверял? — проворчал дядя Миша.
— Очень нужно! Просто заглянул как-то к нему в обед, а он смутился, давай все газеткой на столе прикрывать. С тех пор запирается на перерыв, ему, видишь, неловко, что он питается, как и все люди.
— Хватит скалить зубы, — оборвал дядя Миша Володьку. — Ты опять сегодня шабашил?
— Что, завидуешь? — огрызнулся Володька. — Левачь и ты, на здоровье. Кто смел, тот и съел!
— Никогда холуйским деньгам не завидовал. А насчет того, кто смелый, это мы скоро увидим.
— Да я пошутил, дядя Миша! — пошел Володька на попятный. — За кого ты меня принимаешь? Да чтобы я из-за рубля…
— Ладно, Володька, хватит дурочку разыгрывать, — спокойно сказал дядя Миша. — Я тебя понял, и ты меня тоже. А там твое дело.
Володька встал, натянул полушубок и со злостью отфутболил ногой отвертку, лежавшую на полу. Но, прежде чем выйти из мастерской, сказал натянуто-небрежным тоном, объясняя свой уход:
— Пойду воздухом подышу, что ли…
Когда Володька закрыл за собой дверь, Надя неожиданно для всех пожалела его: