Хорошее настроение не покинуло мужчину. Он расточал радостные улыбки и, провожая врача в комнату, сказал:
— Я оставлю вас, не буду мешать. Вы человек тонкий, интеллигентный, сами во всем разберетесь.
Зоя уже пересела с ящика в кресло, осмотрела комнату и теперь скучала. Вступать в разговор с больным, прежде чем придет врач, было не в ее правилах.
— Доктор, мне плохо, — трагическим голосом произнесла женщина. Но ее вид, цветущий и жизнерадостный, ее улыбка, беспричинная и почти навязчивая, никак этих слов не подтверждали. Воронин подумал, что у нее, как и у мужа, слова существовали отдельно от смысла, которым они наполнены, вернее, каким должны быть наполнены.
— Что с вами? — по возможности участливо спросил Воронин. — На что жалуетесь?
— Ах, доктор, — вздохнула женщина. — Легче сказать, на что я не жалуюсь. Мне очень плохо — головные боли, слабость… Мне обязательно надо отлежаться.
— Ну хорошо, измерим для начала давление. Так, 130 на 80. Что ж, почти идеальное… — Сергей Иванович хотел сказать «для вашего возраста», но в последнее мгновение понял, что от этого уточнения лучше воздержаться. — А какое обычно у вас давление?
— Ах, доктор, ужасное! Бывает и сто двадцать на семьдесят, а бывает даже сто тридцать пять. Когда оно скачет, голова просто раскалывается.
— Ну что вы, разве это скачет? Это вполне допустимые изменения. Так что не переживайте, ничего страшного у вас нет.
По глазам женщины Воронин понял, что не оправдывает ее надежд. Ему стало неловко, но он тут же рассердился на себя: барыня, предается от нечего делать рефлексии, а я должен все это выслушивать, в то время как «скорую» ждут другие больные, настоящие. И все-таки червячок сомнений точил ему душу. А, конфеты! Получилась какая-то чертовщина: коньяк он не пил, конфеты оставил в коридоре — и все равно чем-то был обязан этому дому. Что за ерунда? Или, может, женщина и в самом деле чувствует себя неважно, надо только повнимательнее ее посмотреть?
В это время в комнату вошел хозяин дома — оживленный, улыбающийся. Он вкатил столик, сервированный для чая. Да, там было на что посмотреть! — вазочки с вареньем, розетки, блюдца с крекером, с печеньем, сушкой и — что было совершенно непостижимо для февраля — несколько гроздей винограда. Все это предполагало целый ритуал чаепития. Ну, и дымился чай — темно-красный, слегка маслянистый.
— Вы не пробовали настоящий краснодарский чай? Только настоящий — с фабрики, а не тот, что продают расфасованным?
Вопрос этот заставил Сергея Ивановича сконфузиться, поскольку к чаепитию отношение у него было дилетантское. Он различал в основном два варианта — заварила ли Нина свежий чай или, поленившись, плеснула кипятку в чайник, где заварка оставалась с прошлого раза, а до тонкостей, чтобы различать сорта чая, он еще не дорос.
Воронин понял, что на этот раз он обречен, на всякий случай запротестовал, но Зоя уже подвигала арабский пуфик поближе к столику.
— Даже и не думайте, мы вас так просто не выпустим. Все готово, оторвитесь на минутку, выпейте хоть глоток чая.
И Воронин понял, что препираться бессмысленно, и ухватился за спасительный буквальный смысл в словах — «х о т ь г л о т о к».
Чай и впрямь был хорош. А от всего иного Воронин отказался наотрез, как бы ни пододвигали к нему то одно, то другое блюдце, устроив на столике настоящее круговращение посуды. Зоя уплетала за обе щеки, хозяева дома выжидающе улыбались. А делать здесь дальше было совершенно нечего, и Воронину больших трудов стоило сдержаться, не наорать на Зойку, чтобы она заканчивала свой ужин. Сергей Иванович поблагодарил за чай, поднялся и демонстративно стал укладывать инструменты в ящик. Мужчина встревоженно взглянул на жену, та с недоумением пожала плечами.
— Молодой человек, простите, не знаю вашего имени-отчества. Вы что, уже собрались уезжать?
«Нет, — с неожиданной злостью подумал Воронин, — останусь у вас ночевать», но вслух сказал сдержанно:
— Ничего опасного нет. Можно принять что-нибудь тонизирующее, но может все и так пройти.
— Как это — ничего опасного! — заволновался мужчина. — Вы посмотрите внимательней — положение очень серьезное. Она только виду не подает, но я-то знаю, как ей тяжело.