Я посмотрел на часы. Пора отправляться в цех древесноволокнистых плит. К четырем часам должен был приехать первый секретарь горкома партии Андрей Фомич Колобаев, а если так, то будет и Авдошина — председатель горисполкома. Был у меня к ней запоздалый, но важный разговор — из тех, что лучше затевать не специально, а на ходу, кстати.
За десять лет мы впервые ставили на капитальный ремонт всю технологическую линию. Долго откладывали, латали дыры, пока не поняли — дальше тянуть нельзя. Да и то сказать — верой и правдой послужила она, если вспомнить, с какими недоделками ее принимали. Вечная беда — все на ходу сдаем, наспех, к празднику, круглой дате в календаре. Впрочем, со строителями и нельзя по-другому — не будешь сидеть «на хвосте», затянут, и никаких концов не найдешь.
Что теперь обо всем этом говорить! Сейчас самое главное — втиснуться в «окошко», которое с таким трудом отыскали, не затянуть с ремонтом. Иначе каждый час опоздания — удар по плану. Наверстывать будет очень непросто.
Навстречу мне пронесся Тихомиров — волосы взъерошены, пиджак внакидку, глаза как у загнанного зайца. Не таким мне хотелось бы видеть начальника цеха древесноволокнистых плит перед самым ремонтом. А он на бегу кивнул головой, потом резко остановился, несколько секунд пробыл, как мне показалось, в состоянии полнейшей прострации и, возбужденно размахивая руками, закричал:
— Все летит к черту! И график — коту под хвост! Сами себя обманываем!
«Какая муха его укусила?» — удивился я. Подошел к Тихомирову и спросил самым безразличным голосом, ка какой только был способен:
— Ну, и что случилось? Ничего страшного…
— Значит, случится… — продолжал он на тех же высоких нотах. — Это надо додуматься — каждый человек на счету, а здесь пятерых забирают в колхоз, на картошку.
Действительно, не самое мудрое решение. Я вспомнил, что разнарядку поручил Черепанову и Стеблянко; неужели они не подумали, рубанули по наиболее важному участку? Я успокоил Тихомирова, посоветовал ему, пока не приехал Колобаев, сделать легкую передышку, посмотреть на небо, на облака.
— Как Андрей Болконский под Аустерлицем? — улыбнулся он. — Перед смертью о душе подумать?
— Вот-вот.
Но свидание с космосом у Тихомирова не состоялось. Навстречу уже шествовала процессия. Она напоминала журавлиный клин: впереди неторопливой своей походкой, глядя, как обычно, немного вверх, двигался Колобаев, за ним — Авдошина и Черепанов — он всегда умудрялся оказаться по правую руку от начальства, а еще дальше, по три-четыре человека в ряду, — начальники цехов, горкомовские работники. Так они заполнили весь широкий проход в цехе.
Я поздоровался с секретарем горкома, Фомич бесстрастно кивнул мне. Потом я подошел к председателю исполкома. Авдошина сняла промокший плащ, перекинула его на руку; я машинально оглядел наряд, который не менялся годами: темный сарафан свободного покроя, блузка защитного цвета. Выщипанные брови, ярко подкрашенные губы, перманент — во всей красе мода пятидесятых годов.
— А, Игорь Сергеевич! Очень рада вас видеть!
Размеры ее радости я знал прекрасно: две недели не отвечала она на мое письмо, а секретарше приказала не соединять со мной. Что ж, хорошо ее понимаю: когда у человека пытаются, скажем, забрать деньги, он заталкивает бумажник поглубже в карман.