— Кого ждем? — спросил Барвинский добродушно, словно не для делового совещания мы собрались, а на вечеринку.
— Кандыбу. Сейчас должен подойти.
— А-а… — протянул Барвинский и щелкнул подтяжками. — Нервный он стал какой-то. Скоро на людей кидаться начнет.
Наконец появился Кандыба — медленно подошел к креслу, сел и несколько раз шумно вздохнул. Потом озабоченно посмотрел на часы:
— Не опоздал? У меня без пяти.
— А у нас уже семь минут, — уточнил я. — Ладно, не на банкет пришел, можно и опоздать.
— У тебя небось швейцарские? — усмехнулся Барвинский.
Кандыба оставил вопрос без внимания, сокрушенно вздохнул: отстают, наверное. Надо мастеру показать…
Чантурия тихо грустил в стороне, полузакрыв свои жгучие глаза.
— Ладно, начинаем, — произнес я жестким голосом, как бы подводя черту под весельем и прибаутками. Вытащил из ящика стола вчерашнюю городскую газету и показал пресловутую статью, где подчеркнул красным карандашом то, что говорилось о Доме культуры.
— Все читали?
Кандыба кивнул, Чантурия промолчал, Барвинский отрицательно замотал головой, но по короткой его усмешке я понял, что он читал, и, видно, не без тайной радости.
— Ну, что будем делать?
— Если взять нынешний год, — благодушно начал Барвинский, — то ничего. Все фонды уже съели.
— Увы, — грустно подтвердил Кандыба.
— Ну, не знаю, — рассердился я, — как вы питаетесь этими фондами, только пятый год резину тянете. Делайте, что хотите, только к Новому году дом должен быть готов. Работы всего на неделю.
— Не-ет, — возразил Кандыба. — Остекление, полы, побелка… — начал перечислять он.
— Фондов нет, — повторил Барвинский безмятежным тоном, словно этот факт доставлял ему большое удовольствие. Я смотрел на круглое розовое лицо с младенческим белесым пушком на щеках, и во мне нарастало раздражение. Как же надо любить себя, чтобы к сорока годам сохранить цветущий вид! Есть ведь люди, которые умудряются не пропускать сквозь себя неприятности, словно эмульсией защитной пропитаны.
— Тогда стройте без фондов, если все растранжирили! Меня ни о чем не спрашивают, когда трясут за шиворот, — давай, и все!
Барвинский обиженно поджал губы. И тут голос подал Чантурия:
— Какие у нас пусковые объекты? В последнем квартале?
Вот молодец! Ставит разговор на реальную почву. С моими-то угрозами далеко не уедешь.
Барвинский принялся лениво перечислять:
— Дворец бракосочетаний, больница — инфекционный корпус, теплоцентраль — третья очередь…
— Вот, кстати, — перебил я, — что, в городе так часты эпидемии? Не продохнуть? Нельзя ли перебросить рабочих на Дом культуры?
— План, — вздохнул Барвинский. — Министерство не разрешит.
— Давайте договорюсь с Котельниковым. — Я положил руку на аппарат. — Хоть сегодня.
Разумеется, я не был уверен в этом полностью. И все-таки надежда была — Котельников по старой дружбе помогал нам решать многие сложные вопросы.
— У нас свое министерство, — снисходительно пояснил Барвинский. — И заказчик у больницы свой — горсовет. Прижимайте объекты комбинатские.
Я чувствовал себя, как в мышеловке. Туда нельзя, сюда нельзя, что же можно, черт возьми?!
— А какие объекты у нас?
Барвинский кивнул в сторону Кандыбы — его, мол, дело.
— Картонная фабрика, компрессорная, ясли-сад, — принялся перечислять Кандыба. Сбился, запутался. — Нет, надо сходить за документами.
Он не спеша стал разворачиваться, приподнялся и направился к двери. Можно себе представить, сколько с его темпами он будет путешествовать до кабинета и обратно, копаться в бумажках. Барвинский снисходительно и сыто улыбался, наблюдая за моим заместителем, и с видом заговорщика подмигнул мне.
Я остановил Кандыбу, сказал, чтобы тот позвонил по телефону, попросил принести все, что нужно, и спросил Барвинского взвинченным голосом:
— А что же вы, Михаил Борисович, не подготовились? С вами, оказывается, нельзя вести деловых разговоров. Трестовские объекты не знаете… Зачем же я вас… — чуть было не сказал «вызвал», мысленно поправился и произнес: — Пригласил?