– Семнадцать километров, часа за три дотелепаешь, – оптимистично ответил мужичок, – поторопиться бы надо, электричка через три с половиной, а следующая только ночью.
Миша резво поднялся, закидывая сумку на плечо и сжимая в руках дурацкий горшок. Абориген смерил его внимательным взглядом.
– Слышь, – сказал он, перекидывая ногу через раму, – ты только сюда второй раз не ходи.
– Да на фига мне? – удивился Миша.
– Вот и не ходи, – отрезал абориген и с дребезжаньем отъехал.
Миша оглянулся было, чтоб попрощаться со стариком, но тот уже брел к дому, маленький и сгорбленный. Горшок в руках мешал. Мишу так и подмывало аккуратно поставить его на лавку и слинять, но он не решился – почему-то стало стыдно. Поставил горшок на плечо, придерживая сумку, и заторопился вслед за велосипедистом.
***
Очень хотелось пить. Рот запекся коркой из пересохшей слюны и пыли, в глазах рябило. Надежда на ларек или магазинчик давно испарилась – вокруг были только пересохшие холмистые поля, которые явно тянулись до самой станции. Надежды на попутку тоже не было – с тех пор как Миша вышел на эту дорогу, по ней не проехало ни одной машины. Не считать же машиной развалюху-велосипед…
Миша присел под пересохшим кустом, покрытым фестонами рыжей глины. Пот заливал лицо, оставляя грязные разводы, жидкая тень куста не спасала от жары. «Во попал», – пробормотал Миша с нервным смешком. Поставил горшок рядом на землю. Здесь ему и место. Еще такую тяжесть с собой тащить. Как же хочется пить…
В горшке что-то глухо стукнуло. Миша досадливо пнул посудину ногой и замер: из упавшего горшка вывалилась бутылка. Обыкновенная, пластиковая, на пол-литра. Вся в мелких прозрачных капельках.
Не веря глазам, Миша осторожно взял бутылку в руку. Засмеялся, прижимая к щеке, наслаждаясь мокрой прохладой. «Ну дед, ну дает!», – пробормотал, нетерпеливо откручивая пробку. Вода была холодная, вкусная, – наверное, колодезная.
Миша облизнул мокрые губы, не удержавшись, глотнул еще раз и снова зашагал по дороге. Под мышкой он сжимал горшок – теперь он казался милым напоминанием о смешном приключении, а его тяжесть и кривые бока говорили о ручной работе и настоящести, превращая уродливую посудину в редкий сувенир.
Поля наконец-то закончились, уступив место сначала дачам с огородами, а потом и вполне городским пятиэтажкам. Появился асфальт, забегали машины. Миша спросил дорогу к станции, небрежно скользнул взглядом по ларьку и напрягся: впереди, заглушая редкие машины, стремительно нарастал рев электрички. Миша покрепче перехватил горшок и побежал, хватая ртом горячий воздух.
– Билетики, пожалуйста, – сказала контролерша, монументально нависая над блаженно развалившимся на лавке Мишей. Он зажмурился, надеясь, что тетка пройдет мимо, но сверху снова попросили билетики, уже более настойчиво.
– Я не успел купить, – буркнул Миша, отворачиваясь к окну.
– А я не знаю, успели – не успели, билетик показывайте.
– Нету у меня билетика, – выдавил Миша, – я на вокзале заплачу.
– А я не знаю, где вы там заплатите, – голос тетки становился все громче, предвещая скандал, – откуда я знаю? Ваш билетик, пожалуйста.
Миша тихо, беспомощно зарычал.
– Нету билетика, – удовлетворенно констатировала тетка.
– Я на вокзале заплачу. Там же турникеты, как я, по-вашему, выйду?
– А я не знаю, как вы там выйдете. Нету билетика – придется высаживаться.
Миша обреченно посмотрел в окно. Мелькали овраги, заросшие сухим бурьяном, и хилые березы. Высаживаться не хотелось.
– Да вы поймите! – раздраженно повернулся он к тетке, взмахнув рукой. Ударился костяшками об горшок и зашипел, сунув ушибленные пальцы в рот, а второй рукой пытаясь поймать сбитую посудину.
– Да вот же билетик, – обрадовалась тетка, ловко подхватывая бумажку, плавно вылетевшую из опрокинутого горшка, – и зачем было задерживать?
Она почеркала на билете, сунула его обратно и повернулась к сиденьям напротив.
– Ваши билетики, – донеслось до Миши.
Электричка, резво грохоча, неслась к Москве. Миша посасывал сбитые костяшки и с подозрением смотрел на горшок. «Ну, дает дед», – вертелось в голове.
***
Чадила старая керосиновая лампа. Горшечник отодвинул в сторону кружку с чаем и уставился в окно. За окном была душная жаркая ночь и кладбище, заброшенное, заросшее бурьяном. Как всегда, казалось – что-то там шевелится, что-то происходит. Горшечник нервно задернул ветхую занавеску и вернулся к столу. Потянул из ящика увесистый кожаный мешочек. Присел, завороженно глядя на него.
На этот раз должно получиться – парень забрел в эти места совершенно случайно. Старик осторожно развязал тесемки, вспоминая молодое растерянное лицо странника. С этим получится. Бог не может быть так жесток. Мучения горшечника скоро кончатся, он чувствовал это, он верил. Проверять еще рано, наверное. Но вдруг – уже?