По мере того как теряются вещи, постепенно начинают нарушаться твои материальные связи, но гораздо страшнее, когда нарушаются связи духовные. Время ничего не прощает, оно безжалостно, оно неизменно проходит, и тогда ты теряешь все… и тогда ты теряешь память. Меняешься ты сам, меняются и твои вкусы и привычки: теперь ты носишь рубашку с длинными рукавами, никогда не видишь солнца, скрытого густой кроной деревьев, не видишь неба, так похожего, наверное, на небо Леона. В горах не видно ни луны, ни солнца, ни звезд — кругом лишь одна зелень. Кожа на твоем теле страшно бледнеет, исцарапанные руки уже не похожи на руки; они становятся грубыми и шершавыми оттого, что ты их не моешь, кожа грубеет, потому что ты часто держишь в руках мачете или топор, постоянно подтягиваешь лямки на рюкзаке, или вешаешь гамак, или снимаешь горячий котел с огня. Там, в горах, ты не увидишь своего отражения в зеркале; впервые я увидел свое лицо в зеркале примерно через пять месяцев после того, как ушел в горы. Я просто не узнал себя. У меня выросли усы, начала отрастать борода, а ведь раньше я и не собирался отпускать ее. Выражение моих глаз тоже изменилось. На лице появились глубокие морщины. Брови мои были сильно нахмурены, челюсти крепко сжаты, потому что человек плотно сжимает губы, когда он поднимается в горы… Так вот, когда ты смотришь в зеркало, то понимаешь, что ты уже не тот, что был раньше. Теперь ты находишься по ту сторону воспоминаний, ты уже стал другим. Тебя постоянно преследует тревога, ты чувствуешь, как врастаешь в среду, которая повелевает тобой. У тебя как у личности ничего не остается, кроме воспоминаний. Ты бережно относишься к ним, лелеешь и хранишь их в самой глубине души, и они придают тебе силы, поддерживают в тебе огонь.
Воспоминания — это самое интимное, что есть у тебя. Ты стараешься дать пищу своим воспоминаниям, освежаешь их в памяти, лежа ночью в гамаке и беспокойно ворочаясь.
А когда ты получаешь письмо, подобное тому, что написала Клаудия, воспоминания блекнут, разрываются на части, словно рвется единственная, невидимая нить, которая связывала тебя с прошлым. Получив письмо, я почувствовал себя страшно одиноким. И прошло какое-то время, прежде чем я нашел в себе силы отправить Клаудии письмо, которое закончил стихами о том, что не собирался умирать в связи с тем, что произошло, что сегодня наша борьба — главное дело жизни, что, если бы не «СВОРИС» (начальные буквы нашего лозунга «Свободная родина или смерть»), моя жизнь не стоила бы и ломаного гроша. Если бы смыслом моей жизни не была бы борьба за освобождение Никарагуа, я бы просто превратился в дерьмо.
20
К счастью, этого не произошло. Однажды рано утром я вышел из амбара и отправился на кофейную плантацию, чтобы умыться в овражке. Я умылся, причесался, уселся под апельсиновым деревом и стал высасывать сок из апельсина. Ножом я снимал кожуру, и ее кусочки падали на землю. Меня вдруг охватило странное ощущение — показалось, что подобно кожуре с апельсинов от моих пальцев отделяются кусочки кожи. Об этом страшно было и думать. И только когда я закончил очищать апельсин, я почувствовал некоторое облегчение, почувствовал, что мне становилось легче. Мне даже показалось, что будущее замаячило впереди, замелькало на кончиках пальцев, что достаточно лишь сжать руку в кулак, чтобы ухватить его, это будущее. Я сказал себе: у меня теперь все в будущем, я построю новую жизнь и окрашу всю историю своей жизни в свой любимый цвет. Мы попросили. Хильберто найти Моисея Кордобу и передать ему, что вечером мы придем к нему. Местные жители в какой-то степени уже привыкли к нашему присутствию, поняли, наверное, что это не так уж опасно. В эту ночь мы добрались до скалы, удобной для ночлега. На следующий день нам принесли горячей фасоли, лепешек, курицу. Разумеется, мы долго говорили с Моисеем. Я просил Моисея отвести меня к его отцу, старому сандинисту. Пока Моисей обдумывал, как лучше это сделать, я устанавливал контакты с другими людьми, с которыми познакомил меня Моисей. Кордоба испытывал меньше страха, чем другие, а может, он лучше других представлял себе, что мы за люди, к тому же он прекрасно понимал, о чем идет речь, потому что еще до нашего прибытия отец рассказывал ему о борьбе Сандино.