После продолжительных бесед с людьми, часов в девять вечера, я возвращался на скалу, где обычно ночевал, и ложился спать. Конечно, сразу же заснуть мне не удавалось — мешали собственные мысли, ночные шумы, иногда лай собак на ближайших ранчо, музыка по радио… Помнится, в одну из ночей, проведенных на скале, с особой грустью я подумал о матери. Как-то ей живется? Наверное, думает вот так же обо мне, и, может быть, тоска сжимает ей сердце. Когда я находился на подпольной работе в Леоне, помню, меня вдруг охватило страшное желание узнать, как живет моя семья. Я спросил у товарищей, что они знают о ней. Но кто мог ответить на этот вопрос? В голове моей крепко засела мысль навестить мать, ведь «убежище» мое находилось примерно в пятнадцати кварталах от моего дома. Пятнадцать кварталов на машине — это примерно пять минут, от силы десять. Желание увидеть дом, маму становилось все сильнее. Моя маленькая комнатка, постель, кухня, столовая, деревянные стулья, дворик и собака — это было то, чего мне сейчас так не хватало. Мои родные и близкие, мой дом — все это было совсем рядом, и мне казалось, что я могу спокойно зайти к себе домой; если бы я попросил разрешения у руководства, мне обязательно разрешили бы это сделать и даже постарались бы организовать эту встречу. Но я понимал, что не должен, не имею права просить разрешения на это. Зачем навлекать опасность на родных, на товарищей?! И все же… Как-то вечером, когда Ивану Монтенегро, Хорхе Браво и мне предстояло выполнить одно поручение в горах, я сказал Ивану: «Послушай, давай проедем мимо моего дома». «Да, конечно, — ответил он. — Проедем на обратном пути, не останавливаясь». Я занервничал. Мысли о доме не выходили у меня из головы, а в горах я потерял всякую надежду снова оказаться возле моего дома. Мы уже и не думали, что нам вообще удастся вернуться… И вот выехали мы на нашу улицу, и я увидел знакомые дома с облезлыми стенами и дверями… «Боже мой, — сказал я себе, — именно здесь остановилась диалектика, и остановилась, как видно, навсегда». Когда мы ехали мимо моего дома, через окна я заметил знакомую мебель, и странное ощущение нереальности охватило меня. Порой тебе кажется, что в твоем сознании преобразуется целый мир и сам ты меняешься в этом мире; а иногда кажется, что там, где тебя нет, жизнь вообще останавливается. Одно было очевидно — мой дом в Леоне и сам город существовали независимо от меня; моя мать и братья продолжали жить, есть, спать, работать, но уже без меня… Только бы все они были живы! Ведь с тех пор как я ушел в подполье, миновал год. Правда, внешне дом совсем не изменился, остался таким же, как и прежде. Именно это и сбивало с толку, нарушало восприятие и не давало возможности определиться во времени и пространстве. Я пытался заглянуть в себя, чтобы разобраться во всем. Казалось странным — мой дом с той же мебелью, те же самые бобовые деревья, те же знакомые лица жителей квартала нисколько не изменились и вместе с тем стали иными — какими-то неземными, странными, словно они находились в совершенно другом измерении. Что они могли знать обо всем, происходящем за пределами их дома? Могли ли они понять, какие страдания приходилось испытывать нам, борцам за свободу?! Что они вообще знали о нас? Настоящее и будущее словно смешались во мне. Мне было совершенно неясно, в каком времени находился я сам. Если это прошлое, то передо мной действительно стоял мой старый дом, а если это настоящее, то как я мог видеть перед собой свой старый дом, ведь я не жил там, я находился в совершенно другом мире и решал совершенно другие проблемы. Постичь этого я никак не мог, но все мои чувства и ощущения были просто нелепостью, потому что два времени — прошлое и настоящее — не могли слиться воедино…
Машина ехала без остановки, и я почувствовал, как что-то цеплялось сзади, пыталось остановить меня. До моего сознания дошло, что это мое настоящее, которое уже не могло быть настоящим и превратилось в прошлое. Но возвращаться в прошлое я не собирался, потому что это уже был не мой мир, не моя жизнь. Какую же боль я внезапно почувствовал в сердце! Никогда прежде я не подозревал, что это неожиданное и мощное столкновение настоящего с прошлым, этот разрыв, в котором как бы начинаешь постепенно понимать, что в тебе пробуждаются новые качества, вызовут такую боль. Помню, я молчал всю дорогу, стараясь понять все эти противоречия, иными словами — всю абсурдность этой ситуации. Вот тогда-то во мне проснулась особая ненависть к буржуазии, к американскому империализму, к гвардейцам Сомосы, потому что они были причиной всего абсурдного, что теперь происходило со мной. Мы жили в обществе абсурда, и сама жизнь была абсурдом, и мы были вынуждены делать вещи, которых в обычных обстоятельствах никогда бы не делали. Иными словами, общество абсурда вынуждало нас совершать абсурдные поступки. Поглощенный этими мыслями, я в ту ночь сразу же заснул, забыв выключить радиоприемник.