— Обычные простыни, — говорю, не отрывая от него взгляда. — В цветочек.
— Согласен, на шёлковых ебаться неудобно, скользко.
— Ты пробовал?
— Где я только не пробовал, — отрешённо говорит он, почёсывая у себя между ног. — Слушай, я пошёл мыться, а то уже невмоготу.
— Валяй. Я сейчас сделаю что-нибудь пожрать.
— Это тема, — кивает он.
В ванной шумно льётся вода. Я слышу, как Ромка фыркает и отплёвывается. Я готовлю нам бутерброды. Я жарю яичницу с ветчиной. Я достаю вино и самые красивые бокалы. Не думаю, что разговор о простынях настроил его на нужный лад. Сейчас мы пожрём, выпьем, может быть, поцелуемся, когда Роман дойдёт до нужной кондиции. А потом он мне скажет: «Я не пидор, слышишь? Даже если у меня на тебя встаёт. А ты пидор. Так что отвали от меня, пидор».
И уйдёт к своей матери, забрав вещи.
А я снова буду биться головой об стены. И думать, не вынести ли мне мозги из ружбайки, подаренной как-то Романом. Глупые мозги, которые не могут понять, почему Ведьмак не хочет поддаться своим чувствам. Почему он не хочет сделать счастливым того, кого околдовал однажды и сам попал в свои же сети?
В такие моменты я действительно чувствую себя пидором, распустившим нюни, как баба.
Я режу колбасу. Я раскладываю её геометрически правильным узором на тарелке. Я режу помидоры, режу огурцы, лук, сваливаю в миску, добавляю подсолнечного масла, солю и перчу…
— Влад!
Перчу и солю.
— Влад, твою мать! Оглох, что ли?!
Вздрагиваю и буквально подлетаю к дверям ванной.
— Что?
— Полотенце дай. Мне что, ёршиком для чистки унитаза вытираться?
— Сейчас.
Вытаскиваю из шкафа первое попавшееся полотенце, какого-то подозрительно розового, кислотного цвета. Наверное, Аля забыла забрать.
— Открой.
— Да открыто, бля. Чё мне от тебя закрываться?
Открываю дверь, да так и застываю на пороге. Роман в упор смотрит на меня. Капли воды медленно ползут по его загорелому телу, и я не могу оторвать глаз от их гипнотического движения, от изгибов струй по коже, от вспухших вен и жил, от широкой груди с заострившимися коричневыми сосками, от живота, похожего на монолитную плиту, от глубокого пупка… А ещё у него неслабо так стоит. У внушительного тела и член внушает… особое доверие.
«А если я тебя изнасилую, Ведьмак?».
«Будешь всю жизнь на лекарства работать, поверь мне на слово».
— Чё вылупился на меня, грязный педик? Давай сюда.
Отдаю ему полотенце.
Он выхватывает его так, будто я преступник, который сдаёт ему оружие. Роман поднимает руки, вытирает волосы. Мускулы лениво перекатываются под кожей.
Прощай, мой крышак. И снова здравствуй, стояк.
Я смотрю. Я фотографирую, запечатлеваю каждую мелочь. Когда я умру, не надо крутить передо мной всю мою жизнь, в ней не было ничего такого, чтобы забрать в могилу. Но это фото я, пожалуй, заберу.
Роман вновь оборачивается ко мне. Я впервые не могу понять, что написано на его лице. Потому что это дикий коктейль из таких эмоций, которые мне недоступны.
— Слышь, педик, не поворачивайся ко мне спиной, — говорит он. — А то…
— А то что?
— А то я выебу тебя как плечевую шлюху.
Хмыкаю. И поворачиваюсь к нему спиной.
Знаю я тебя, Ведьмак. Ты скорее выебешь себе мозг, чем нарушишь свои принципы.
Опустив плечи, я иду в спальню, прибрать разбросанные вещи, которые не успел сегодня затолкать в шкаф. Иначе он опять будет ругаться.
Не успеваю я сделать и нескольких шагов, как мою шею будто захватывают железным обручем. Дыхание перехватывает, в глазах рассыпаются цветные искры. Губы Романа приближаются к моему уху, рукой он удерживает мою руку. Другой рукой я вцепляюсь в его локоть. Он действительно очень силён. Вряд ли бы я смог его изнасиловать, при всём желании.
— Ненавижу тебя, — говорит Ведьмак. Я чувствую, как он дрожит. — Я думаю о тебе, когда сижу в засаде и понимаю вдруг, что жду тебя. Я думаю о тебе, когда смотрю в прицел винтовки и вижу там тебя. Я думаю о тебе, когда трахаю местных блядей. Я думаю о тебе, когда дрочу. Я думаю, и никак не могу перестать думать о тебе. Ты что делаешь со мной, сука, а?
— Ты сам виноват… — хриплю я. — Отпусти, урод.
Он ослабляет хватку. Вода с его непросушенных волос капает мне на щёку. Его губы так близко ко мне. Его влажная ладонь на моей коже, его пальцы стискивают меня до синяков. Я чувствую, как его член упирается в меня.
— Виноват?
— Ты сам себя заведьмачил, Ведьмак.
Он отпускает меня. Я хочу повернуться к нему, но он вдруг резким тычком в спину подталкивает меня к кровати. Я снова чувствую себя преступником, которого подобным образом швыряют к стене.