«Снова Алеша».
— Какой же вы старик?
— Годы, годы… Война… — И осекся.
А ветер неистовствовал. Он дул то напористо, то рвал порывами. Толкал их обессилевшие тела из стороны в сторону, словно от этого он сам становился сильнее.
— Ничего, уже недалеко, — подбадривал Алексей. — Но почему же, черт возьми, не видно огней будки?
Они опустились на снег.
«Вот так и замерзну, если будки не окажется, — подумал Стрижов. — Нет, Коваленко… сын что-нибудь сообразит. А может, мне судьба его послала?.. Надо же такое совпадение. Да не совпадение, а наказание мне. Но сын же он мне».
Да, Алексей Коваленко сидел рядом. Он старался собраться с мыслями. «Что делать дальше? Сидеть нельзя. Надо встать и идти, — говорил про себя он, но какой-то внутренний голос подсказывал: „Посидим немножко, соберемся с силами. Отдохнем и пойдем“.
И они сидели. Сидели на холодном снегу, не в силах пошевелить ни ногами, ни руками. А усталость делала свое дело. Незаметно для себя Стрижов свалился в снег и весь съежился в комок. Смертельно-томительная истома растекалась по всему телу. Он знал, что это обманчивое тепло и стоит только поддаться ему, как ты навсегда уйдешь ко дну… Без Иртыша… Но рядом же кто? Стрижов-Коваленко, что ли?
Алексей продолжал бороться. Он беспрестанно приказывал сам себе вставать и идти, но эти команды сам же и не исполнял. Они вязли в какой-то обволакивающей дремоте, и вместо них появлялись другие: „Еще немножко передышки, ну еще чуть-чуть — и тогда пойду“. Ох, как не хотелось вставать и снова утопать в снегу, падать от порывов ветра и беспрестанно забивать рот солью и песком.
Алексей сидел. „Только бы не лечь. Прилягу на минуту и — хана! Испытателю и главному — Коваленко и Стрижову. Смерть обоим“.
И вдруг он услышал:
— Эй, кто вы и чего барахтаетесь?!
К ним шел, видимо, железнодорожный обходчик. Издалека, из глубины дремоты до Стрижова сначала донеслись слова, а потом он почувствовал и толчки в спину не ветра, а человека.
— Иван Иванович, поднимайтесь, мы перевалили из года в год…
Он открыл глаза. Перед ним стояли двое: Алексей Коваленко и железнодорожный обходчик.
— Живее в будку! Согреетесь. Отдохнете, — ободрял обходчик.
Вдруг стало светло, словно днем. Еще не сообразив, что же происходит и происходит ли это наяву, Стрижов поднял голову. Свет мощного прожектора и двух нижних фар ослепил его, и он на миг зажмурился. Через какое-то мгновение он снова открыл глаза. Прожектор совсем рядом, метрах в тридцати.
При ярком свете было видно, как снег, прыгая по рельсам сплошным валом, перекатывался через насыпь и исчезал в темноте. Его струящиеся и извивающиеся потоки закрывали всю землю, и от этого казалось, что приближающиеся с грохотом огни плывут по этому стремительному потоку, разрезая их и разбрасывая в разные стороны.
Стрижов смотрел словно завороженный. Он опомнился лишь тогда, когда, лучи прожектора упали мимо него и он оказался в темной полосе. Он даже почувствовал, как прогнулись рельсы метрах в двадцати, и огромных размеров тень скользнула над ним.
Грохот оборвался так же внезапно, как и возник. Алексей начал расталкивать, будоражить Ивана Ивановича.
— Пойдемте, Иван Иванович, рядом будка обходчика.
Стрижов с трудом поднялся. Но идти не смог. Он оперся о плечо Алексея и стоял.
О чем думал? И думал ли вообще? Стоял с равнодушным видом отрешенного человека. Но это продолжалось недолго. Вот он оттолкнулся от Алексея, мысленно обругал себя самыми последними словами за слабость и побрел за железнодорожным обходчиком слабыми шагами, стараясь тереть лицо, как бы прогоняя прочь все, что уже, хотя и медленно, но отступало, каким оно ни было страшным и неожиданным.
Счастливыми, возбужденными расходились автозаводчане с новогоднего бала. Весело провели время во Дворце культуры. Не сравнить с другими вечерами или поездками на природу. Но оказались и недовольные. Как только вышли из Дворца культуры, жена Вербина приумолкла. Ее словно подменили. Вся красота вечера сразу потускнела, пропала.
— Что с тобой, Анюта?
Жена молчала.
— Опять приревновала?
— Эта красавица, с которой ты носился как угорелый, у тебя работает?
— Это которая же?
— Еще спрашивает! Та, что глазки тебе строила! Уже старый, а ведешь себя, как… мальчишка.
— Ты, наверное, о нормировщице Гришиной говоришь?
— Я так и думала, что Гришина. Ты с ней в командировку ездил?
— Да, с ней. Ну и что?
— Муж у нее в тюрьме?
— О, ты неплохо, оказывается, осведомлена о моих подчиненных. Только данные у тебя маленько устарели.