— Много домов построил — ничего необыкновенного… Как будто так и надо, — заговорил Хазаров, и в голосе его послышались новые нотки. — А вот построил этот — сердце прыгает в груди! Немолодое сердце и грудь не юношеская… Отчего бы это, Владимир Николаевич? В больших делах участвовал, пятилетки выполнял. И вот поди ж ты… скромный домишко так трогает душу!
Карпов видел, что Хазарову сегодня хочется поговорить о многом, о самом важном. О том, что происходит перед глазами, что он видел раньше вскользь и мимо чего торопливо проходил.
— Я думал, вы и раньше всем сердцем отдавались делу, — возразил Владимир.
— Как сказать… Может быть и так. Значит, сердце теперь больше становится, вместительнее. Это звучит не высокопарно?
Он завел разговор о себе, о своей жизни. Рассказ звучал просто, даже на первый взгляд сухо, но шел из недр существа. И направлен он был не от детства к зрелым годам, а обратно — от настоящего в прошлое. Война, пятилетка, НЭП, революция… Точно шел он по ступенькам в былое и по-новому рассматривал свою жизнь. Безусловно, можно было — надо было! — успеть больше. Гораздо больше. Он мало искал, жил старыми привычками…
— Остерегайтесь таких ошибок, Владимир Николаевич! — воскликнул он. — У вас вся жизнь впереди.
— А у вас?
— У меня впереди только кусок жизни остался… кусок неопределенного размера. — Он помолчал, потом спросил: — А знаете, за что я Семкина уволил?
— Что-то в нем затхлое, плесневелое.
— Ведь это он ту сплетню про вас и Мироненко распускал.
Владимиру не хотелось продолжать этот разговор. И в то же время ему нужно было с кем-нибудь поделиться нахлынувшими мыслями и чувствами. Пожалуй, это все-таки выглядело бы смешно — советоваться с Хазаровым по личным вопросам… Пойти поговорить с мамой?
Сейчас он протянул бы на прощание руку и пошел домой, если бы не услышал знакомый голос:
— Смотрите, эти снопы на фасаде дома — настоящая находка. Символ.
Недавно стройуправление открыло специальную мастерскую для отливки архитектурных деталей из цемента и алебастра.
Через окно Владимир увидел Мироненко, Ивянского. А за ними — Тоню. Они любовались домом, и по выражению лиц было видно, что дом им нравился.
Карпов отступил в глубь комнаты, а Хазаров кинулся к окну, высунулся наружу до половины.
— Ага! — закричал Хазаров. — Подслушал: хвалите! В глаза такое никогда не скажете. В самом деле хорошо, а?
Хазаров перевалился через подоконник так, что, казалось, вот-вот выпадет.
— Вот так раз, — удивился Мироненко, — вы что же, начальник… барельефы караулите? Ай, недоверчивый человек! Да и чужие секреты подслушивать не годится.
— Извините, но это уж не секрет, — засмеялся Хазаров, широким жестом указывая на дом. — Погодите, я сейчас все покажу и расскажу. Изложу в рублях и копейках.
— Не надо. Мы сами в дом пожалуем.
Первой мыслью Владимира было уйти, но он сейчас же устыдился своего намерения. Он хотел бежать от Тони! Какая чушь. Почему же нельзя прямо смотреть ей в глаза?
— Не красна изба углами, — говорил Мироненко, впереди других проходя коридором. — Посмотрим, приятно ли, удобно ли людям будет жить в вашем доме.
Карпова он заметил сразу, хотя Хазаров своей кряжистой фигурой заслонил почти весь вход в комнату.
— Ба, знакомые все лица! — воскликнул Мироненко, здороваясь.
У Мироненко в глубине зрачков возникали золотые блестки, точно туда проникали лучи заходящего солнца.
Не колеблясь, Карпов протянул руку и Тоне, глянул ей в лицо. Она ответила прямым, смелым взглядом.
Хазаров говорил о снижении себестоимости строительства и о процентах выполнения плана, о темпах и о качестве, о штукатурке и отделке комнат, указывал на изъяны, приметные только его взгляду, повел Мироненко и Ивянского по квартирам.
Владимир с Тоней остались вдвоем.
Это им не показалось необычайным или неестественным. Они продолжали общую беседу, тоже говорили о домах, потом — о строителях, о знакомых, друзьях. Слова лились свободно и просто. Сперва они говорили, как приятели, долго не встречавшиеся и наконец выбравшие время обо всем обстоятельно потолковать. Постепенно беседа становилась увлекательной — иначе они не могли, не умели, не хотели говорить о делах и людях, кровно им близких.