Рассказ Манахицары всем понравился, он задел близкие их чувствам струны. С незапамятных времен Мадагаскар был ареной многочисленных набегов. Иноземные завоеватели порабощали туземцев. Господство захватчиков было деспотичным и славилось кровавыми расправами. Сюда наезжали арабы, йеменские евреи, персы, индусы, позже португальцы, голландцы, англичане, французы, пираты многих европейских наций и даже американские пираты. Последние врывались с запада и занимались главным образом омерзительным промыслом — охотой на рабов. В конце концов прочное место на Мадагаскаре заняли французы и навязали Мадагаскару свою колониальную систему. Но до того, как остров стал колонией, основное племя ховов создало в XIX веке королевство Мадагаскар, в котором господствующая верхушка властвовала над собственным народом и другими побежденными племенами с не меньшей жестокостью, чем иноземные захватчики.
Поэтому легенда Манахицары о тиране-крокодиле нашла живой отклик в душах моих гостей, а речь дерзкой жабы доставила им истинное удовольствие. Сказка полна мудрой аналогии с их настоящей жизнью.
— Смелая жаба! — воскликнул учитель Рамасо. — Правильно поступила, разоблачив хищного крокодила. Но сказка не должна на этом кончаться. В ней не хватает главного.
— Чего? — полюбопытствовал мальгаш.
— В реке появится новый крокодил и станет пожирать зверей так же, как его предшественник.
— Ну, тут уж ничего не поделаешь, — говорит Манахицара.
— Крокодил крокодилом и останется, — бросает другой мальгаш.
— Неправда! Вы слышали, что могущество крокодила длилось ровно столько, сколько страх заставлял других животных быть беспомощными. Рассказ должен иметь продолжение: крокодил пожирал одну за другой свои жертвы, потому что звери шли в одиночку, не помогали друг другу. Жаба должна научить, что, только объединившись, они будут непобедимы. Жаба должна объединить все живое, и когда появится новый крокодил, его встретит боевое содружество прежних жертв. Такое должно быть продолжение сказки о короле-крокодиле.
Наступило выразительное молчание.
— В том, что сказал Рамасо, есть правда, — промолвил Джинаривело.
ГРОЗНОЕ ФАДИ
На следующий день после этого разговора я навестил учителя в его хижине, которая стояла в центре деревни против обширного школьного здания. Рамасо я не застал, но его вади, жена, приветливо пригласила меня зайти и подождать мужа: его позвали к внезапно заболевшей женщине, но он, наверно, скоро вернется. Я вошел и сел на стул, стоявший у стены. Тем временем вади куда-то вышла. В хижине две комнатки, стены которых, так же как и в нашей хижине, сооружены из густо сплетенных волокон растения фалафа. Среди более чем скромной обстановки выделялись стол, покрытый бумагой, и над ним полка. Полка для этих мест несколько необычная. Это скорее шкафчик с дверцей, запирающейся на ключ. Дверца сейчас приоткрыта, и видны книги.
Меня одолело любопытство. Я подошел и взял первую попавшуюся книгу. «Тартарен из Тараскона», — прочел я французское название на обложке и с нежностью взглянул на старую знакомую, забредшую в столь отдаленные места. Книга тонковата. Вероятно, популярное сокращенное издание. Перелистываю страницы, сразу видно, что текст изменен и как будто переделан. Но что это? Читаю подчеркнутую, вероятно, самим Рамасо фразу:
«В той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим, уничтожена будет и эксплуатация одной нации другой.
Вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения наций между собой».
Это «Тартарен из Тараскона»? Странный Тартарен! Листаю дальше, снова подчеркнутое карандашом место.
«Так же как деревню она сделала зависимой от города, так варварские и полуварварские страны она поставила в зависимость от стран цивилизованных, крестьянские народы — от буржуазных народов, Восток — от Запада».