Однажды, поздним вечером, когда горячее рыжее солнце, завершив свой ежедневный путь по небу, закатилось за горизонт, полная равнодушия луна, своим единственным глазом заметила, что в одном здании спящего города до сих пор горит свет. Бесстрастное светило на миг замедлило свой бег по небосводу и повернуло к нему свое бледное лицо, потому что заметило кое-что еще. В этом здании не просто горел свет - там боролась жизнь. Невиданной силы энергию излучал человек, что работал там. В этом здании - это была больница - шла срочная операция, и энергия пульсировала, растягивая время, которого оставалось совсем мало, и которое готовилось убить человека. Время утекало сквозь пальцы в окровавленных перчатках, но хирург не торопился - он быстро и точно работал скальпелем, отсекая куски мертвой плоти и сшивая в единую сеть разорванные нити жизни - сосуды, чтобы по ним текла кровь, и нервы, чтобы по ним бежали мысли. Время пульсировало и клубилось вокруг операционного стола, утекая и растворяясь в свете операционных ламп, и готовилось убить слабую жизнь, остановить ее сердце, но на пути к сердцу, заслоняя его, стоял человек с ножом, и на конце его лезвия была любовь.
Хирург работал очень быстро, совсем немногое ему оставалось зашить, но смерть была быстрее - она уже бежала по тонким нитям жизни к сердцу и мозгу, и человек не успевал ее обогнать. Время. Никому еще не удавалось обогнать время.
Вот уже оно совсем вышло, остатки времени свились в тугую спираль, сжались в точку и вытянулись тонким блестящим лезвием - лезвие протянулось к сердцу, прямо сквозь руки хирурга - и замерло перед последним ударом. И тут вдруг человек остановился, он увидел время, и опустил руки, освобождая путь к умирающему сердцу. Его руки безвольно висели, а губы шептали два слова «не надо»... нет, не два, три слова: «пожалуйста, не надо!». И время отступило. Время отступило и подчинилось человеку, потому что в руках он держал нож, и на конце его ножа жила любовь. Блестящее тонкое лезвие распалось рваными клубами седого дыма, и утекло через вентиляцию. А к столу подошел другой человек в белом, и в руках у него был шприц - и на острие иглы тоже жила любовь.
Утром человек открыл глаза в залитой солнечными лучами палате, и тут же зажмурил их, ослепленный нестерпимым светом - доброе утреннее солнце протянуло длинный золотой луч и погладило человека по бледной щеке.